Вы пармезан! Немедленно покиньте игру!
Название: Синие розы
Автор: Гиена
Фендом: Junjou romantica
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Акихико/Мисаки
Жанр: PWP
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Усаги Мисаки снова не виделись некоторое время, но на этот раз до дома не дотерпели )))
Дисклеймер: Я не я и корова не моя.
Предупреждение: Если будут опечатки и ошибки – просьба указать.
читать дальше
…Мимо Мисаки снова прошла стайка хихикающих девчонок. Они строили ему глазки, но из чистой приязни и от хорошего настроения, и ещё потому, что он стоял, как идиот, посреди вокзала с пышным букетом светло-синих роз, которые сильно контрастировали с его алым от смущения лицом.
Вывести и заставить жить сорт голубых роз – дело не из лёгких; можно даже сказать, что это почти невозможно. Но один японец успешно доказал обратное, и теперь его прекрасные синие цветы продавались за очень большие деньги. Например, этот букет в руках Мисаки обошёлся ему в две зарплаты и все сбережения. Такахиро, научивший его экономить деньги, вытаращил бы глаза, если бы увидел Мисаки с бесполезно дорогими цветами, которые простоят максимум полторы недели, а потом медленно и печально увянут.
Но Мисаки был просто счастлив, что Усаги возвращался домой, поэтому без всяких раздумий наступил на горло своей привычке экономить и купил в честь его приезда эти цветы. Дорогие – ну и что, ведь Усаги нравятся холодные оттенки, а ещё цветы – милый знак внимания от Мисаки, который всё ещё не был способен на что-то больше. Правда, сейчас у Мисаки восторга и энтузиазма поубавилось, потому что на него пялились все эти любопытные девочки, гадая, кто же та красавица, которую Мисаки ждёт с целым букетом редких дорогих роз.
Слава б-гу, что ему недолго осталось тут ждать. Его сердце радостно и болезненно забилось – только что прибыл поезд Усаги! Он отправился на перрон, преследуемый всё те ми же настойчивыми школьницами.
Поезд Усаги был виден сразу – достать билет на такой мог только очень богатый и расточительный человек, такой, как Усаги-сан. Мисаки замер, намертво вцепившись в букет влажными от волнения руками. Какими словами встретить Усаги?
Поезд уже остановился, но люди не спешили из него выходить, хотя машинист открыл все двери. Наконец из первого вагона вышел один человек – высокий, красивый, статный, с горделиво расправленными плечами и высокомерным взглядом. Этого старого извращенца ни с кем нельзя было спутать. Мисаки немного отошёл от радости встречи и закатил глаза раздражённо – Усаги, подлец, скупил все билеты на этот поезд, чтобы ехать одному! Идиотизм, крайне небрежное отношение к деньгам… О том, что сам Мисаки потратил на цветы столько денег, он старался не думать.
- Усаги-сан! – отмерев, радостно бросился к нему Мисаки. Но не в объятия, нет – смущённо остановился в нескольких шагах, не поднимая головы и не понимая, отчего он покраснел. – С возвращением… Надеюсь, что твоя деловая поездка была успешной...
- Мисаки… - мальчик почему-то боялся смотреть на него и смущённо разглядывал его начищенные туфли, но ему и не требовалось смотреть на Усаги, чтобы знать, что сейчас, произнося его имя, он улыбается. Самая добрая, искренняя и настоящая улыбка всегда звучит в голосе. – Я всё время думал о тебе…
Туфли оказались всего в одном шаге – Усаги подступил ближе.
- М-мы не виделись всего четыре дня…. – пробормотал Мисаки. Запоздало вспомнив о букете, он протянул его Усаги дрожащими руками. – Эт-то тебе…. Я тоже думал о тебе…
Он ещё дома, перед тем, как отправиться встречать Усаги-сана, думал о том, что обязательно скажет эти слова, будет откровенным. Произнести их было нелегко – вроде обычные, сведённые в банальность слова, и всё-таки… Дались так тяжело, были произнесены смущённым запинающимся мальчишкой, а не взрослым, уверенным в себе мужчиной, каким Мисаки хотел бы выглядеть. Для других людей с их короткими влюблённостями и случайными, ошибочными встречами, эти слова действительно были чем-то малостоящим, глупым, и они их высмеивали, или повторяли часто и бессмысленно, ничего не чувствуя при этом. Они же, эта пара, придавали словам огромное значение – потому что оба всегда говорили только правду, и эти слова были настоящим отражением их чувств.
Усаги взял протянутый букет после короткого замешательства. Мисаки исподтишка посмотрел на него – на губах Усаги играла лёгкая добрая улыбка, глаза были задумчивы и, к ужасу Мисаки, устремлены не на букет, а на него самого. Мальчик тут же зарделся и смущённо опустил голову. Он старался не думать о том, что будет, когда они вернутся домой - наверное, он просто умрёт в руках Усаги от пытки удовольствием, потому что если сейчас он так краснеет и млеет от одного взгляда писателя, то что будет, когда тот прикоснётся к нему?
- Спасибо, Мисаки… - Мисаки не слышал интонацию его голоса, потому что у него от эйфории внезапно словно бы зашумело в голове. Он был опьянён присутствием Усаги, хотя они действительно не виделись лишь неполную неделю. – Но они очень дорогие, почему ты…
- Вовсе нет, Усаги-сан, - уверенно перебил его Мисаки, вдруг почувствовал в себе силы. Он решительно поднял голову и посмотрел прямо в слегка удивлённые голубые глаза Усаги. – Это меньшее из того, что ты заслуживаешь… Я люблю тебя, Усаги-сан.
И хотя это признание услышал не только Усаги, но ещё и парочка человек, который удивлённо оглянулись на двух геев, момент всё равно не был испорчен.
Они оба замерли. Мисаки был удивлён тем, что сказал, Усаги – тем, что услышал. Мальчик вспыхнул, близкий к обмороку от ужаса. Он что?.. Только что признался в любви Усаги? И это было так естественно, продолжение тех слов, что он сказал ему перед этим… «Заслуживаешь», «люблю тебя»… Мисаки на секунду охватил животный ужас, сердце кольнуло иглой страха – он не мог представить, что в другой жизни ему пришлось бы говорить эти слова не Усаги-сану, и слышать ответное признание не от него, этого чудаковатого писателя… Но страх прошёл, когда его обняли уверенные сильные руки Усаги – нежные и мягкие, сильные и готовые всегда защитить. Мисаки закрыл глаза. Эти объятия только для него одного. «Наверное, это значит, что и в других жизнях мы были бы вместе…» - отстранённо подумал Мисаки. Он словно со стороны наблюдал, как его собственные руки смыкаются кольцом на широкой спине Усаги, обнимая его в ответ, полностью, абсолютно, безгранично уверенный в том, что делает.
- Мисаки… Я очень сильно тебя люблю… - звук тысячи шагов вокруг них… Шум и гудки прибывающих и отходящих поездов, разговоры людей… Но для Мисаки этот интимный шёпот был подобно грому. Всё вокруг не имело значения, кроме Усаги и того, что он говорил. Для чего ещё живёт Мисаки? Для любви с Усаги.
Внезапно идиллия была разрушена – Мисаки внезапно заметил тех давешних девочек, что преследовали его, горя желанием узнать, кому он вручит дорогой букет. Наивные школьницы-яойщицы так и застыли с восхищенно приоткрытыми ртами: их мальчик, оказывается-то, гей!
- Ой, Усаги-сан, отпусти, отпусти, пожалуйста! – в панике забормотал Мисаки, стараясь незаметно выбраться из объятий. – Ну, отпусти же!..
- Не отпущу, - упрямо и твёрдо отрезал Усаги-сан.
- Люди же смотрят… - жалобно прошептал Мисаки, не понимая, что делает его тело – одна его рука легла на плечо Усаги, другая скользнула со спины выше и зарылась пальцами в густые жёсткие волосы.
- Люди приходят и уходят, - сказал Усаги чуть грустно. – Они безымянны, и мне на них наплевать. Но твоё имя, тебя я знаю. И я хочу, чтобы ты остался со мной навечно…
- Усаги-сан… - Мисаки чувствовал что-то вроде эйфории, только ещё лучше. Пожалуй, этому чувству, которое будет испытывать на себе всегда только один Мисаки, следует дать название: «Близость Усаги-сана», например.
- Мисаки… Пошли.
Писатель, к скрытому разочарованию Мисаки, отстранился от него. Мисаки дернулся, но не отвернулся, когда Усаги нежно провёл кончиками пальцев по его щеке – только опустил глаза, чтобы ненароком не столкнуться взглядом с Усаги и не покраснеть ещё сильнее.
- Пошли, - повторил Усаги, затем крепко взял мальчика за руку и куда-то потащил.
- Куда, Усаги-сан? Эй! Куда ты меня тащишь? – лицо Мисаки было ровно красным, потому что ему было и стыдно, и хорошо, что Усаги взял его за руку. У писателя были большие ладони, но очень изящные, красивые, аристократические, с тонкими пальцами, которые, однако, такими уж тонкими не назовёшь, когда Усаги засовывает их в… Мисаки вспыхнул и замолчал, потому что Усаги всё равно не отвечал на его вопросы, только решительно прокладывал себе дорогу сквозь людскую массу. Многие его узнавали, вокруг шептались, но Усаги шёл так быстро, таща за собой Мисаки, что никто из прохожих не мог толком сказать, в каком направлении они потом скрылись.
- Ой, Усаги, куда ты так торопишься? – Мисаки предпринял ещё одну попытку узнать о намерениях Усаги, потому что они направлялись явно не домой - выход с вокзала был совсем в другой стороне. Мальчик возмущённо на него посмотрел и хотел было что-то сказать, но осёкся, потому что у мужчины вид был очень… странным. Усаги казался голодным и решительным, вот только вряд ли этот голод могла утолить пища.
Усаги привёл его в глухой ненужный закоулок вокзала, где было абсолютно пусто – ни людей, ни скамеек, ни касс, ни мусорных корзин. Только в углу была старая телефонная будка – пыльные мутные стёкла и листок на ручке с надписью: «Аппарат не работает».
- Усами-сама, - Мисаки сам не заметил, как от благоговейного мрачного страха перед таким вот пугающим Усаги он перешёл на учтиво-вежливый стиль речи. – Не ответите ли вы мне, что за мысль заставила вас привести меня сюда?..
Писатель, наконец, остановился перед этой самой будкой и сильнее сжал руку Мисаки. Он повернулся к нему лицом и с хищной, развязной улыбкой сказал:
- Мне нравится, когда ты так вежливо разговариваешь со мной… - с этими словами он распахнул дверь будки и быстро втолкнул туда ошеломлённого Мисаки.
Скрипнули петли, щёлкнула ручка, и дверь снова закрылась; Мисаки чувствовал, как холодный осенний воздух быстро нагревается от жаркого дыхания двух людей, и как от этого здесь становится ещё теснее.
Мисаки уже понял, что задумал Усаги, и потому хотел оказаться как можно дальше от этого извращенца. Он ломанулся к выходу, пытаясь обойти писателя, но тот легко перехватил его и сильно, властно прижал к себе.
- Бесполезно, Мисаки, - он издевательски рассмеялся, крепко держа его. Мисаки охнул, когда почувствовал, как твёрдый, полностью возбужденный член Усаги прижимается к его бедру – он очень хорошо чувствовал это даже через пальто.
- Бака! Нет, отпусти, не здесь!.. – он злился и отбивался, пытаясь вразумить наглого нимфомана, что общественное место, где их никто пока не видит, не есть место для занятий сексом. Но у него ничего не получалось - Усаги сладко и умело целовал его шею, становясь всё настойчивее. А когда сильные руки спустились вниз и бесстыдно сжали его ягодицы, Мисаки впал в панику, поняв, что Усаги-сан, чёрт бы его побрал, трахнет его прямо здесь в любом случае. Усаги было всё равно, смотрят на них или них, поймают их или б-г пронесёт; что бы ни случилось, сначала он кончит в Мисаки…
- Мисаки… Раздевайся, - Усаги заботливо положил на телефон букет синих роз, который чудом не помялся во время их борьбы.
- Не буду! – завопил Мисаки, у которого чуть сердце не остановилось от таких слов.
- Если ты не снимешь сам то, что помешает нам заняться сексом, то я раздену тебя полностью, - самодовольно пригрозил Усаги.
- Но это гнусно, Усаги! – возмущённо воскликнул Мисаки. Каждый раз Усаги показывал подлую тёмную сторону своей души, и каждый раз Мисаки не мог поверить в это. Впрочем, гадкий настойчивый Усаги нравился ему так же сильно, как и нежный, но об этом никто никогда не узнает, и этот писатель – в первую очередь.
- Да, я иногда бываю гнусным, - легко согласился Усаги, недобро глядя на него. – Так что ты выбираешь?
Мисаки ответил не сразу. Его выбор был очевидным, но он никак не мог заставить себя открыть рот и выдавить эти слова, слова, доказывающие, что Усаги снова выиграл, что Мисаки не может сопротивляться ему.
- Я… я сам разденусь, - процедил Мисаки, краснея. Злился он при этом не сколько на Усаги, ведь он должен был уже привыкнуть к сумасбродным желаниям этого извращенца, сколько на себя. Ведь он-то извращенцем себя не считал, но почему-то его положение жертвы, его бессилие, сопротивление и вынужденная сдача писателю были ему приятны. Внизу живота тепло и сладко тянуло, и он даже не мог найти слова, чтобы описать это необычное, пугающее и прекрасное ощущение. Гнев, раздражение, беспомощность и желание смешались, заставляя его делать странные вещи для Усаги-сана.
Тот, между тем, прислонился к запертой двери будки и, скрестив руки на груди, пристально на него уставился. «Только попкорна не хватает для полной картины», - злобно подумал Мисаки, жалея, что дверь не может открыться под тяжестью предусмотрительного Усаги, и тот не вывалится нелепо из будки, даже если это зрелище захочется увидеть самому б-гу.
Мисаки из-за неуверенности и стыда старался делать всё медленно, не зная, что эта медлительность не раздражает и тяготит Усаги, а лишь ещё больше раззадоривает. Он расстегнул пуговицы одну за другой под всё тем же пронзительным оценивающим взглядом Усаги. Не зная, куда деть пальто, он просто бросил его на пол тесной будки, от всей души надеясь, что он не слишком пыльный. Потом подумал, что придётся снять что-нибудь ещё, и пришёл в ужас. Добровольно обнажить из-за глупого Усаги какую-либо часть своего тела – кошмар! Да никогда в жизни.
- Хочешь оставить рубашку? – спросил Усаги, понимая, что он не дождётся никакого продолжения от мальчика. Он не мог понять его стыда, но его сердце все-таки не было каменным, и он сжалился над мальчиком, для которого добровольное разоблачение было своего рода культурным шоком. Впрочем, эта сладкая невинность мальчика, его наивность и смущение возбуждали Усаги гораздо сильнее, чем раскованность и отсутствие всякого стыда.
Мисаки робко кивнул, вцепившись на всякий случай в свою рубашку, которую Усаги милостиво разрешил ему оставить.
- Тогда тебе придётся снять брюки, - с удовольствием ошарашил его Усаги, всё так же не двигаясь с места, ощупывая взглядом на расстоянии. – Либо снимай рубашку, и тогда можешь оставить брюки.
- А если кто-нибудь увидит, Усаги-сан?! – Мисаки попытался схитрить. – Ты говорил, что не хочешь, чтобы кто-нибудь видел меня голым.
- Что ж, тогда раздень меня, - Усаги недобро прищурился.
- Что-о-о?!! – Мисаки не выдержал и вцепился в свои волосы, взлохмачивая их ещё больше. – Ты меня с ума сведёшь, тупой извращенец! Мало того, что ты хочешь заняться этим в таком месте, где нас может увидеть каждый, так ещё и заставляешь делать меня все эти глупые странные вещи!.. Какое у тебя было воспитание?! Разве ты не должен быть скромным?!
- Мисаки… - мягко прервал его Усаги.
Мальчик застыл, уловив в его голосе те самые тёплые нотки, из-за которых он мог простить этому извращенцу всё на свете. Любовь, очарование, привязанность, покорность и желание покорить – вот эти нотки. Он поднял голову и недоверчиво и робко посмотрел прямо в глаза Усаги – в них уже не было ни наигранного равнодушия, ни насмешки, ничего такого унизительного. Тот же взгляд был у Усаги, направленный на Мисаки и одновременно будто бы внутрь себя, в глубины своей души, когда мальчик в честь вручения премии Наомори пытался неудачно соблазнить писателя. С тем же взглядом Усаги лежал покорный, расслабленный, сильный, но позволяющий делать с собой всё что угодно, целовать своё тело, робко спускаясь к низу живота… С тем же взглядом Усаги принялся ласкать его, снова беря контроль и ответственность на себя, когда почувствовал, что Мисаки ещё не готов к такому… Это был тёплый, согревающий взгляд любви и понимания.
- Раздень меня, - не отводя взгляда, мягко велел Усаги-сан.
Мисаки быстро опустил глаза и судорожно сглотнул, понимая, что не может отказаться. Тело больше не слушалось его – оно слушалось только Усаги-сана.
Он робко преодолел жалкое расстояние между ними – два шага и ещё один крохотный шажок, чтобы подступить к писателю вплотную. Постояв так немного, наслаждаясь ровным светлым теплом его близости, Мисаки, старательно избегая смотреть в лицо Усаги, начал медленно расстёгивать его пальто. Разобравшись с последней пуговицей, он понял, что его страх утих, сменившись гладко поступающим в кровь адреналином. Мисаки поднялся на носочки и медленно развязал шарф Усаги, затем, опьянев от собственной смелости, обхватил его руками за шею и неловко поцеловал спокойный ритм пульса. Писатель замер, словно не веря или решив, что ему это только показалось – Мисаки никогда такого не делал, не мудрено посчитать, что это только сон. Впрочем, Мисаки опомнился и мгновенно отстранился, заливаясь краской.
Вдруг Усаги шевельнулся, склоняясь к красному уху Мисаки, и вкрадчиво прошептал:
- Не мог бы ты сделать кое-что для меня, Мисаки?..
И хотя Усаги ничего не уточнял, не объяснял, Мисаки тут же понял, что он имел в виду. Он широко открытыми глазами уставился на простой тёмный узор на футболке Усаги, отстранённо подметив, что писатель очень редко носит такую одежду, предпочитая официальные рубашки, пиджаки и жилеты. Эта однотонная футболка словно сделала его земным человеком, выдворив из пантеона б-гов.
Мисаки ещё немного так постоял, потом медленно опустился на колени, едва не теряя сознание от нахлынувших на него, ранее неизведанных чувств. С Усаги он познавал себя самого, начала и границы своих возможностей и желаний, испытывал совершенно новые эмоции. Вместе с Усаги он открывал себя, и сейчас, перед тем, как его колени коснулись пола для того, чтобы сделать что-то запрещенное моралью, он подумал о том, что с любым другим человеком, не таким, как Усаги, он остался бы для себя наглухо закрытым.
Он расстегнул ширинку на брюках Усаги, чуть не рассмеявшись нервно при мысли о том, что сегодня они только и делают, что раздеваются, только вот одежды всё равно остаётся слишком много, да и к главному они до сих пор не перешли. Чёртова холодная осень.
Мисаки старался повторять всё, что обычно делал с ним Усаги-сан, - провёл языком по багровой головке, слизывая смазку, совершенно безвкусную, затем неумело, но мягко обхватил губами, полностью вбирая в рот. Он не чувствовал отвращения, только от непонятного страха и волнения в животе словно все внутренности скрутились узлом; он очень сильно нервничал и, хотя он старался не подавать виду, Усаги всё равно знал это, потому что успокаивающе погладил его по голове, легонько взъерошивая тёмно-каштановые прядки. Впрочем, кроме волнения он испытывал и приятные чувства. Собственное возбуждение отошло на второй план, стало вдруг важным только то, как ещё сжать рукой, обласкать языком член Усаги, чтобы его сдавленные, еле слышные стоны стали громкими, сладкими; Мисаки хотел доставить удовольствие Усаги… Мальчик чуть застонал от последней грязной мысли: он хотел, что Усаги кончил ему в рот…
Он вытащил головку изо рта и провёл языком по всему члену Усаги к основанию. Мужчина, наконец, застонал в голос и надавил ладонью на затылок Мисаки, притягивая ближе, заставляя брать член глубже, гораздо глубже, чем мальчик мог. Но Мисаки только зажмурился и пошире открыл рот, не замечая, как по подбородку стекает тоненькая ниточка слюны и смазки… Челюсть болела, шея затекла, но он не замечал и этого, чувствуя только то, что ещё немного - и Усаги выгнется и хрипло застонет, кончая. Он хотел узнать этот момент, когда Усаги окажется на пике удовольствия благодаря Мисаки.
Мисаки понял, что этот момент близок, когда Усаги потянул его за волосы назад, что-то шепча. Но мальчик лишь сердито оттолкнул его ладонь свободной рукой и старательно взял член писателя ещё глубже. Усаги судорожно вдохнул стылый воздух, наполненный осенью и сексом, сквозь сжатые зубы и незнакомым, резким голосом выдавил:
- Хватит, Мисаки… Остановись…
Если бы у Мисаки сейчас не был занят рот, он бы, пожалуй, нашёл в себе силы для флирта в духе «Ты же сам этого хотел, Усаги-сан». Он был неопытен, смущён, но решителен и настойчив; нетрудно было научиться доставлять наслаждение, определив по телу любовника, как ему больше всего нравится. Мисаки, не выпуская член изо рта, в последний раз провёл языком по головке, а затем Усаги-сан со стоном кончил. Рот Мисаки мгновенно наполнился белесой жидкостью; он зажмурился ещё сильнее и проглотил сперму Усаги, но её было так много, что жемчужные капли стекали по подбородку. Мисаки отстранился, тяжело дыша; он был немного в шоке, хотя он и добивался того, что произошло. Когда же исполнилось его тайное грязное желание, он растерялся и теперь не знал, как себя вести после того, что он сделал. Он опустил голову и растерянно моргал, чувствуя тёплую сперму у себя на подбородке и не зная, что с ней делать.
Усаги-сан наклонился и, подхватив его подмышки, поставил на ноги. Всё тело мальчика было словно ватным и слегка дрожало, будто бы это ему только что сделали минет. Он упорно не поднимал головы, чувствуя стыд, страх и странное удовлетворение. Мисаки смог найти себе силы и сделать что-то извращённое и немыслимое, но сил для того, чтобы разобраться с последствиями и жить с мыслями о том, что он сделал, уже нигде не находилось.
- Мисаки… Посмотри на меня, - велел Усаги-сан. В его голосе снова были спокойствие и насмешка – он снова взял контроль в свои руки, вернул себе ответственность за происходящее.
Но Мисаки снова закрыл глаза и покачал головой. Стыд наполнял всё его существо, вытесняя остальные чувства. Б-же, как же он сможет смотреть в глаза Усаги после этого? Для кого-то подобное – пустяк, но не для скромного, болезненно застенчивого мальчика, к тому же японца, которые известные своей сдержанностью и немногословностью в вопросах, касающихся близости людей – как духовной, так и физической…
Больше всего на свете Мисаки сейчас хотелось спрятаться где-нибудь и никогда-никогда-никогда не вспоминать о том, что он сделал, но тут Усаги-сан подцепил пальцами его подбородок и заставил поднять голову.
- Посмотри на меня, - повторил Усаги. Мисаки чувствовал его горячее дыхание на своём лице, но глаза упорно не открывал.
И тогда Усаги его поцеловал.
Зелёные глаза мальчика изумлённо распахнулись, когда Усаги легко и бесстыдно, видимо, не чувствуя никакого отвращения, прижался губами к его губам, покрытым спермой и смазкой. Он возмущённо замычал и попытался отстраниться, - как Усаги может целовать его после такого?! – но писатель настойчиво прижал его спиной к толстому прочному стеклу телефонной будки, вжимаясь к нему всем телом. Воспользовавшись тем, что Мисаки в панике приоткрыл рот, он тут же скользнул внутрь языком.
Усаги облизывал и кусал его губы, проводил языком по кромке зубов, по нёбу, заставляя Мисаки стонать от восторга, беспомощно цепляться за его одежду. Слегка отстранившись, Усаги провёл языком по его подбородку, слизывая свою собственную сперму. Он без всякого смущения медленно потёрся вновь эрегированным пенисом о пах Мисаки, и мальчик не выдержал – выгнувшись, он со стоном кончил и, уставший, тяжело дышащий, ни черта не соображающий, привалился плечом к прочному стеклу, другой рукой крепко держась за Усаги.
- Я к тебе даже не прикоснулся толком, - Усаги высокомерно хмыкнул, придерживая мальчика за талию.
- За… заткнись!.. – с трудом выдохнул Мисаки, пытаясь отдышаться. – Не издевайся н-надо мной!..
- Издевательство – это если бы я не дал тебе кончить, - самодовольно сказал Усаги. Мисаки знал, что это правда, и оттого разозлился ещё сильнее, но не смог придумать ничего в ответ.
- Эй, Мисаки… - негромко и насмешливо позвал Усаги-сан, кладя руку на пах Мисаки и сжимая его член сквозь ткань джинсов. – Продолжим?..
Это был риторический вопрос – Усаги никогда не спрашивал его разрешения. Он легко, в несколько движений, добился того, чтобы член мальчика снова был твёрдым, а Мисаки – умирающим от желания.
- Что т-ты делаешь? – простонал Мисаки, когда Усаги расстегнул его джинсы и стащил их до колен вместе с нижним бельём. – М-мы же не будем заниматься… с-с-се… с-с… этим здесь…
- Мисаки, тебе двадцать один год, а ты до сих пор не можешь произнести вслух слово «секс»? – он мягко рассмеялся и сжал руку на члене мальчика. Мисаки был рад, что наконец-то может почувствовать руку Усаги на своей плоти не через ткань, и потому отреагировал на его насмешку лишь сдавленным стоном.
Он полностью стащил одежду с мальчика, попутно избавив от кроссовок и носков; на белом, светлом, полностью покорном мальчике осталась только рубашка и вязаная тёмно-синяя жилетка. Усаги окинул его голодным взглядом – маленькие пальчики на ногах поджаты от холода, глаза стыдливо опущены, но он действительно больше не сопротивляется, и это говорит больше всяких слов.
- Расслабься, Мисаки, - велит Усаги.
Он приставил к дырочке Мисаки влажные от слюны пальцы. Но этого оказалось недостаточно – один палец вошёл легко, второй же был уже сухим, и Мисаки поморщился от саднящей боли. Тогда Усаги без колебаний опустился на колени…
Мисаки чуть не кончил сразу же, когда почувствовал, как горячий язык Усаги коснулся его ануса. Он громко застонал и закусил губу, не в силах поверить, что это происходит наяву, что такое вообще можно делать.
- Ч-ч-то ты д-делаешь?! Пре… п-прекрати-и, нельзя-я-а-а-а, Усаги-и-и-и…
Но писатель крепко держал изнемогающего от наслаждения мальчика за узкие бёдра и продолжал изучать его языком – дразнящее скользил вокруг входа, целуя и вылизывая тонкую чувствительную кожу, засовывал внутрь мальчика пальцы, снова язык, одновременно лаская другой рукой яички. Мисаки забыл о том, что сюда в любой момент могут прийти и нарушить их уединение, наплевал, что за пределами будки, вне этого закоулка стоят в ожидании, торопятся, болтают и смеются сотни людей, местных и иностранцев, гражданских и полицейских. Мир сузился до непередаваемых, оглушительных ощущений. Пальцы Усаги внутри него давили на простату, заставив Мисаки вцепиться зубами в воротник своей рубашки, чтобы не закричать от восторга; пальцы на мгновение вышли, и их заменил язык – быстро и глубоко скользнул в плотное колечко мышц.
- Усаги-и, умоляю… - Мисаки было наплевать на гордость, на свои обычные принципы, на то, что он всегда сопротивлялся до последнего, даже тогда, когда Усаги был уже внутри него. Но то, что сейчас творил с ним этот извращенец, сводило с ума и заставляло отречься от самого себя. – Я хочу тебя… Усаги!..
Усаги отстранился и поднялся; он был возбуждён всем происходящим, как мальчишка-подросток, даже ноги немного дрожали от нетерпения – так сильно он никогда не желал оказаться внутри прекрасного, тонкого, гибкого, горячего тела своего мальчика. Однако он сумел сохранить контроль – даже тогда, когда начал входить в узкое отверстие, прижимая Мисаки спиной к будке и надёжно удерживая руками под ягодицами. Мисаки тяжело дышал и сладко постанывал, пока член Усаги входил в него. Он крепко обхватил талию писателя ногами и судорожно вцепился пальцами в жёсткую ткань его пальто. Всё его тело горело от желания, каждая мышца была напряжена; то, что делал с ним раньше Усаги или то, что он писал в своих новеллах, действительно было детскими играми по сравнению с тем, что они творили сейчас – занимались сексом в людном месте.
Он дёрнулся и сильнее обхватил ногами тело любовника, когда Усаги вошёл до конца и остановился, чтобы дать Мисаки привыкнуть к вторжению. Однако Мисаки было всё равно, будет ему больно и неудобно или нет – он только хотел, чтобы Усаги начал двигаться в нём.
- У-Уса-аги… - жалобно простонал он, приподняв голову и умоляюще смотря в ярко-голубые глаза писателя. – Пожалуйст-та… Я хочу тебя… Д-давай…
Усаги не заставил себя долго ждать; таких слов Мисаки ещё никогда ему не говорил – очевидно, его нужно было довести до такого вот состояния умопомрачения, чтобы он выдал всё, чего тайно желает. И всё-таки, чтобы не повредить мальчика и немного подразнить, он начал двигаться, но медленно, плавно, заставляя Мисаки просить его ускориться.
- Усаги-сан!.. Ах… хах… ммм… быстрее, У-Усаги-и! – в отчаянии и наслаждении Мисаки бессильно запрокинул голову назад, и Усаги не устоял перед искушением впиться поцелуем в этот соблазнительный, сладкий, стонущий рот.
Толчки становились всё быстрее и глубже, стоны – громче, дыхание – тяжелее, как в лихорадке. Вылизывая рот Мисаки, Усаги краем глаза заметил, что от их горячего дыхания стёкла в будке запотели, да так, что не было видно ничего из того, что творилось внутри или снаружи. Он напряжённо улыбнулся этому и закрыл глаза, чувствуя приближение оргазма – своего и Мисаки.
- Я люблю тебя, Мисаки… - выдохнул он на ухо мальчику, продолжая резко и быстро двигаться в нём.
- Я т-тоже… - быстро и слабо проговорил Мисаки между стонами.
Мисаки с полустоном-полукриком кончил чуть раньше Усаги, но тот излился в горячее нутро мальчика следом за ним через несколько сильных толчков. Они замерли в неудобной теперь позе, уставшие, влюбленные, грязные и счастливые.
Усаги помог мальчику одеться, вернее, одевал его сам полностью, велев Мисаки не вмешиваться в процесс. И полуголый, смущённый, сердитый мальчик, такой очаровательный в своём стыде, невинности и юности, покорно стоял, позволяя Усаги одевать себя. Только вздрагивал и шипел ругательства, когда Усаги с довольной улыбкой нарочно и интимно проводил ладонями по его нежной коже цвета сливок.
Перед тем, как выйти из телефонной будки, крепко прижимая к себе спотыкающегося и раскрасневшегося мальчика и подаренный им букет синих роз, Усаги не удержался от ребячьей выходки и написал на запотевшем стекле: «Усаги + Мисаки = вечная любовь». И, словно в подтверждение их недавней жаркой любви в этом месте, на пыльном полу будки осталось несколько голубых лепестков…
Автор: Гиена
Фендом: Junjou romantica
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Акихико/Мисаки
Жанр: PWP
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: Усаги Мисаки снова не виделись некоторое время, но на этот раз до дома не дотерпели )))
Дисклеймер: Я не я и корова не моя.
Предупреждение: Если будут опечатки и ошибки – просьба указать.
читать дальше
…Мимо Мисаки снова прошла стайка хихикающих девчонок. Они строили ему глазки, но из чистой приязни и от хорошего настроения, и ещё потому, что он стоял, как идиот, посреди вокзала с пышным букетом светло-синих роз, которые сильно контрастировали с его алым от смущения лицом.
Вывести и заставить жить сорт голубых роз – дело не из лёгких; можно даже сказать, что это почти невозможно. Но один японец успешно доказал обратное, и теперь его прекрасные синие цветы продавались за очень большие деньги. Например, этот букет в руках Мисаки обошёлся ему в две зарплаты и все сбережения. Такахиро, научивший его экономить деньги, вытаращил бы глаза, если бы увидел Мисаки с бесполезно дорогими цветами, которые простоят максимум полторы недели, а потом медленно и печально увянут.
Но Мисаки был просто счастлив, что Усаги возвращался домой, поэтому без всяких раздумий наступил на горло своей привычке экономить и купил в честь его приезда эти цветы. Дорогие – ну и что, ведь Усаги нравятся холодные оттенки, а ещё цветы – милый знак внимания от Мисаки, который всё ещё не был способен на что-то больше. Правда, сейчас у Мисаки восторга и энтузиазма поубавилось, потому что на него пялились все эти любопытные девочки, гадая, кто же та красавица, которую Мисаки ждёт с целым букетом редких дорогих роз.
Слава б-гу, что ему недолго осталось тут ждать. Его сердце радостно и болезненно забилось – только что прибыл поезд Усаги! Он отправился на перрон, преследуемый всё те ми же настойчивыми школьницами.
Поезд Усаги был виден сразу – достать билет на такой мог только очень богатый и расточительный человек, такой, как Усаги-сан. Мисаки замер, намертво вцепившись в букет влажными от волнения руками. Какими словами встретить Усаги?
Поезд уже остановился, но люди не спешили из него выходить, хотя машинист открыл все двери. Наконец из первого вагона вышел один человек – высокий, красивый, статный, с горделиво расправленными плечами и высокомерным взглядом. Этого старого извращенца ни с кем нельзя было спутать. Мисаки немного отошёл от радости встречи и закатил глаза раздражённо – Усаги, подлец, скупил все билеты на этот поезд, чтобы ехать одному! Идиотизм, крайне небрежное отношение к деньгам… О том, что сам Мисаки потратил на цветы столько денег, он старался не думать.
- Усаги-сан! – отмерев, радостно бросился к нему Мисаки. Но не в объятия, нет – смущённо остановился в нескольких шагах, не поднимая головы и не понимая, отчего он покраснел. – С возвращением… Надеюсь, что твоя деловая поездка была успешной...
- Мисаки… - мальчик почему-то боялся смотреть на него и смущённо разглядывал его начищенные туфли, но ему и не требовалось смотреть на Усаги, чтобы знать, что сейчас, произнося его имя, он улыбается. Самая добрая, искренняя и настоящая улыбка всегда звучит в голосе. – Я всё время думал о тебе…
Туфли оказались всего в одном шаге – Усаги подступил ближе.
- М-мы не виделись всего четыре дня…. – пробормотал Мисаки. Запоздало вспомнив о букете, он протянул его Усаги дрожащими руками. – Эт-то тебе…. Я тоже думал о тебе…
Он ещё дома, перед тем, как отправиться встречать Усаги-сана, думал о том, что обязательно скажет эти слова, будет откровенным. Произнести их было нелегко – вроде обычные, сведённые в банальность слова, и всё-таки… Дались так тяжело, были произнесены смущённым запинающимся мальчишкой, а не взрослым, уверенным в себе мужчиной, каким Мисаки хотел бы выглядеть. Для других людей с их короткими влюблённостями и случайными, ошибочными встречами, эти слова действительно были чем-то малостоящим, глупым, и они их высмеивали, или повторяли часто и бессмысленно, ничего не чувствуя при этом. Они же, эта пара, придавали словам огромное значение – потому что оба всегда говорили только правду, и эти слова были настоящим отражением их чувств.
Усаги взял протянутый букет после короткого замешательства. Мисаки исподтишка посмотрел на него – на губах Усаги играла лёгкая добрая улыбка, глаза были задумчивы и, к ужасу Мисаки, устремлены не на букет, а на него самого. Мальчик тут же зарделся и смущённо опустил голову. Он старался не думать о том, что будет, когда они вернутся домой - наверное, он просто умрёт в руках Усаги от пытки удовольствием, потому что если сейчас он так краснеет и млеет от одного взгляда писателя, то что будет, когда тот прикоснётся к нему?
- Спасибо, Мисаки… - Мисаки не слышал интонацию его голоса, потому что у него от эйфории внезапно словно бы зашумело в голове. Он был опьянён присутствием Усаги, хотя они действительно не виделись лишь неполную неделю. – Но они очень дорогие, почему ты…
- Вовсе нет, Усаги-сан, - уверенно перебил его Мисаки, вдруг почувствовал в себе силы. Он решительно поднял голову и посмотрел прямо в слегка удивлённые голубые глаза Усаги. – Это меньшее из того, что ты заслуживаешь… Я люблю тебя, Усаги-сан.
И хотя это признание услышал не только Усаги, но ещё и парочка человек, который удивлённо оглянулись на двух геев, момент всё равно не был испорчен.
Они оба замерли. Мисаки был удивлён тем, что сказал, Усаги – тем, что услышал. Мальчик вспыхнул, близкий к обмороку от ужаса. Он что?.. Только что признался в любви Усаги? И это было так естественно, продолжение тех слов, что он сказал ему перед этим… «Заслуживаешь», «люблю тебя»… Мисаки на секунду охватил животный ужас, сердце кольнуло иглой страха – он не мог представить, что в другой жизни ему пришлось бы говорить эти слова не Усаги-сану, и слышать ответное признание не от него, этого чудаковатого писателя… Но страх прошёл, когда его обняли уверенные сильные руки Усаги – нежные и мягкие, сильные и готовые всегда защитить. Мисаки закрыл глаза. Эти объятия только для него одного. «Наверное, это значит, что и в других жизнях мы были бы вместе…» - отстранённо подумал Мисаки. Он словно со стороны наблюдал, как его собственные руки смыкаются кольцом на широкой спине Усаги, обнимая его в ответ, полностью, абсолютно, безгранично уверенный в том, что делает.
- Мисаки… Я очень сильно тебя люблю… - звук тысячи шагов вокруг них… Шум и гудки прибывающих и отходящих поездов, разговоры людей… Но для Мисаки этот интимный шёпот был подобно грому. Всё вокруг не имело значения, кроме Усаги и того, что он говорил. Для чего ещё живёт Мисаки? Для любви с Усаги.
Внезапно идиллия была разрушена – Мисаки внезапно заметил тех давешних девочек, что преследовали его, горя желанием узнать, кому он вручит дорогой букет. Наивные школьницы-яойщицы так и застыли с восхищенно приоткрытыми ртами: их мальчик, оказывается-то, гей!
- Ой, Усаги-сан, отпусти, отпусти, пожалуйста! – в панике забормотал Мисаки, стараясь незаметно выбраться из объятий. – Ну, отпусти же!..
- Не отпущу, - упрямо и твёрдо отрезал Усаги-сан.
- Люди же смотрят… - жалобно прошептал Мисаки, не понимая, что делает его тело – одна его рука легла на плечо Усаги, другая скользнула со спины выше и зарылась пальцами в густые жёсткие волосы.
- Люди приходят и уходят, - сказал Усаги чуть грустно. – Они безымянны, и мне на них наплевать. Но твоё имя, тебя я знаю. И я хочу, чтобы ты остался со мной навечно…
- Усаги-сан… - Мисаки чувствовал что-то вроде эйфории, только ещё лучше. Пожалуй, этому чувству, которое будет испытывать на себе всегда только один Мисаки, следует дать название: «Близость Усаги-сана», например.
- Мисаки… Пошли.
Писатель, к скрытому разочарованию Мисаки, отстранился от него. Мисаки дернулся, но не отвернулся, когда Усаги нежно провёл кончиками пальцев по его щеке – только опустил глаза, чтобы ненароком не столкнуться взглядом с Усаги и не покраснеть ещё сильнее.
- Пошли, - повторил Усаги, затем крепко взял мальчика за руку и куда-то потащил.
- Куда, Усаги-сан? Эй! Куда ты меня тащишь? – лицо Мисаки было ровно красным, потому что ему было и стыдно, и хорошо, что Усаги взял его за руку. У писателя были большие ладони, но очень изящные, красивые, аристократические, с тонкими пальцами, которые, однако, такими уж тонкими не назовёшь, когда Усаги засовывает их в… Мисаки вспыхнул и замолчал, потому что Усаги всё равно не отвечал на его вопросы, только решительно прокладывал себе дорогу сквозь людскую массу. Многие его узнавали, вокруг шептались, но Усаги шёл так быстро, таща за собой Мисаки, что никто из прохожих не мог толком сказать, в каком направлении они потом скрылись.
- Ой, Усаги, куда ты так торопишься? – Мисаки предпринял ещё одну попытку узнать о намерениях Усаги, потому что они направлялись явно не домой - выход с вокзала был совсем в другой стороне. Мальчик возмущённо на него посмотрел и хотел было что-то сказать, но осёкся, потому что у мужчины вид был очень… странным. Усаги казался голодным и решительным, вот только вряд ли этот голод могла утолить пища.
Усаги привёл его в глухой ненужный закоулок вокзала, где было абсолютно пусто – ни людей, ни скамеек, ни касс, ни мусорных корзин. Только в углу была старая телефонная будка – пыльные мутные стёкла и листок на ручке с надписью: «Аппарат не работает».
- Усами-сама, - Мисаки сам не заметил, как от благоговейного мрачного страха перед таким вот пугающим Усаги он перешёл на учтиво-вежливый стиль речи. – Не ответите ли вы мне, что за мысль заставила вас привести меня сюда?..
Писатель, наконец, остановился перед этой самой будкой и сильнее сжал руку Мисаки. Он повернулся к нему лицом и с хищной, развязной улыбкой сказал:
- Мне нравится, когда ты так вежливо разговариваешь со мной… - с этими словами он распахнул дверь будки и быстро втолкнул туда ошеломлённого Мисаки.
Скрипнули петли, щёлкнула ручка, и дверь снова закрылась; Мисаки чувствовал, как холодный осенний воздух быстро нагревается от жаркого дыхания двух людей, и как от этого здесь становится ещё теснее.
Мисаки уже понял, что задумал Усаги, и потому хотел оказаться как можно дальше от этого извращенца. Он ломанулся к выходу, пытаясь обойти писателя, но тот легко перехватил его и сильно, властно прижал к себе.
- Бесполезно, Мисаки, - он издевательски рассмеялся, крепко держа его. Мисаки охнул, когда почувствовал, как твёрдый, полностью возбужденный член Усаги прижимается к его бедру – он очень хорошо чувствовал это даже через пальто.
- Бака! Нет, отпусти, не здесь!.. – он злился и отбивался, пытаясь вразумить наглого нимфомана, что общественное место, где их никто пока не видит, не есть место для занятий сексом. Но у него ничего не получалось - Усаги сладко и умело целовал его шею, становясь всё настойчивее. А когда сильные руки спустились вниз и бесстыдно сжали его ягодицы, Мисаки впал в панику, поняв, что Усаги-сан, чёрт бы его побрал, трахнет его прямо здесь в любом случае. Усаги было всё равно, смотрят на них или них, поймают их или б-г пронесёт; что бы ни случилось, сначала он кончит в Мисаки…
- Мисаки… Раздевайся, - Усаги заботливо положил на телефон букет синих роз, который чудом не помялся во время их борьбы.
- Не буду! – завопил Мисаки, у которого чуть сердце не остановилось от таких слов.
- Если ты не снимешь сам то, что помешает нам заняться сексом, то я раздену тебя полностью, - самодовольно пригрозил Усаги.
- Но это гнусно, Усаги! – возмущённо воскликнул Мисаки. Каждый раз Усаги показывал подлую тёмную сторону своей души, и каждый раз Мисаки не мог поверить в это. Впрочем, гадкий настойчивый Усаги нравился ему так же сильно, как и нежный, но об этом никто никогда не узнает, и этот писатель – в первую очередь.
- Да, я иногда бываю гнусным, - легко согласился Усаги, недобро глядя на него. – Так что ты выбираешь?
Мисаки ответил не сразу. Его выбор был очевидным, но он никак не мог заставить себя открыть рот и выдавить эти слова, слова, доказывающие, что Усаги снова выиграл, что Мисаки не может сопротивляться ему.
- Я… я сам разденусь, - процедил Мисаки, краснея. Злился он при этом не сколько на Усаги, ведь он должен был уже привыкнуть к сумасбродным желаниям этого извращенца, сколько на себя. Ведь он-то извращенцем себя не считал, но почему-то его положение жертвы, его бессилие, сопротивление и вынужденная сдача писателю были ему приятны. Внизу живота тепло и сладко тянуло, и он даже не мог найти слова, чтобы описать это необычное, пугающее и прекрасное ощущение. Гнев, раздражение, беспомощность и желание смешались, заставляя его делать странные вещи для Усаги-сана.
Тот, между тем, прислонился к запертой двери будки и, скрестив руки на груди, пристально на него уставился. «Только попкорна не хватает для полной картины», - злобно подумал Мисаки, жалея, что дверь не может открыться под тяжестью предусмотрительного Усаги, и тот не вывалится нелепо из будки, даже если это зрелище захочется увидеть самому б-гу.
Мисаки из-за неуверенности и стыда старался делать всё медленно, не зная, что эта медлительность не раздражает и тяготит Усаги, а лишь ещё больше раззадоривает. Он расстегнул пуговицы одну за другой под всё тем же пронзительным оценивающим взглядом Усаги. Не зная, куда деть пальто, он просто бросил его на пол тесной будки, от всей души надеясь, что он не слишком пыльный. Потом подумал, что придётся снять что-нибудь ещё, и пришёл в ужас. Добровольно обнажить из-за глупого Усаги какую-либо часть своего тела – кошмар! Да никогда в жизни.
- Хочешь оставить рубашку? – спросил Усаги, понимая, что он не дождётся никакого продолжения от мальчика. Он не мог понять его стыда, но его сердце все-таки не было каменным, и он сжалился над мальчиком, для которого добровольное разоблачение было своего рода культурным шоком. Впрочем, эта сладкая невинность мальчика, его наивность и смущение возбуждали Усаги гораздо сильнее, чем раскованность и отсутствие всякого стыда.
Мисаки робко кивнул, вцепившись на всякий случай в свою рубашку, которую Усаги милостиво разрешил ему оставить.
- Тогда тебе придётся снять брюки, - с удовольствием ошарашил его Усаги, всё так же не двигаясь с места, ощупывая взглядом на расстоянии. – Либо снимай рубашку, и тогда можешь оставить брюки.
- А если кто-нибудь увидит, Усаги-сан?! – Мисаки попытался схитрить. – Ты говорил, что не хочешь, чтобы кто-нибудь видел меня голым.
- Что ж, тогда раздень меня, - Усаги недобро прищурился.
- Что-о-о?!! – Мисаки не выдержал и вцепился в свои волосы, взлохмачивая их ещё больше. – Ты меня с ума сведёшь, тупой извращенец! Мало того, что ты хочешь заняться этим в таком месте, где нас может увидеть каждый, так ещё и заставляешь делать меня все эти глупые странные вещи!.. Какое у тебя было воспитание?! Разве ты не должен быть скромным?!
- Мисаки… - мягко прервал его Усаги.
Мальчик застыл, уловив в его голосе те самые тёплые нотки, из-за которых он мог простить этому извращенцу всё на свете. Любовь, очарование, привязанность, покорность и желание покорить – вот эти нотки. Он поднял голову и недоверчиво и робко посмотрел прямо в глаза Усаги – в них уже не было ни наигранного равнодушия, ни насмешки, ничего такого унизительного. Тот же взгляд был у Усаги, направленный на Мисаки и одновременно будто бы внутрь себя, в глубины своей души, когда мальчик в честь вручения премии Наомори пытался неудачно соблазнить писателя. С тем же взглядом Усаги лежал покорный, расслабленный, сильный, но позволяющий делать с собой всё что угодно, целовать своё тело, робко спускаясь к низу живота… С тем же взглядом Усаги принялся ласкать его, снова беря контроль и ответственность на себя, когда почувствовал, что Мисаки ещё не готов к такому… Это был тёплый, согревающий взгляд любви и понимания.
- Раздень меня, - не отводя взгляда, мягко велел Усаги-сан.
Мисаки быстро опустил глаза и судорожно сглотнул, понимая, что не может отказаться. Тело больше не слушалось его – оно слушалось только Усаги-сана.
Он робко преодолел жалкое расстояние между ними – два шага и ещё один крохотный шажок, чтобы подступить к писателю вплотную. Постояв так немного, наслаждаясь ровным светлым теплом его близости, Мисаки, старательно избегая смотреть в лицо Усаги, начал медленно расстёгивать его пальто. Разобравшись с последней пуговицей, он понял, что его страх утих, сменившись гладко поступающим в кровь адреналином. Мисаки поднялся на носочки и медленно развязал шарф Усаги, затем, опьянев от собственной смелости, обхватил его руками за шею и неловко поцеловал спокойный ритм пульса. Писатель замер, словно не веря или решив, что ему это только показалось – Мисаки никогда такого не делал, не мудрено посчитать, что это только сон. Впрочем, Мисаки опомнился и мгновенно отстранился, заливаясь краской.
Вдруг Усаги шевельнулся, склоняясь к красному уху Мисаки, и вкрадчиво прошептал:
- Не мог бы ты сделать кое-что для меня, Мисаки?..
И хотя Усаги ничего не уточнял, не объяснял, Мисаки тут же понял, что он имел в виду. Он широко открытыми глазами уставился на простой тёмный узор на футболке Усаги, отстранённо подметив, что писатель очень редко носит такую одежду, предпочитая официальные рубашки, пиджаки и жилеты. Эта однотонная футболка словно сделала его земным человеком, выдворив из пантеона б-гов.
Мисаки ещё немного так постоял, потом медленно опустился на колени, едва не теряя сознание от нахлынувших на него, ранее неизведанных чувств. С Усаги он познавал себя самого, начала и границы своих возможностей и желаний, испытывал совершенно новые эмоции. Вместе с Усаги он открывал себя, и сейчас, перед тем, как его колени коснулись пола для того, чтобы сделать что-то запрещенное моралью, он подумал о том, что с любым другим человеком, не таким, как Усаги, он остался бы для себя наглухо закрытым.
Он расстегнул ширинку на брюках Усаги, чуть не рассмеявшись нервно при мысли о том, что сегодня они только и делают, что раздеваются, только вот одежды всё равно остаётся слишком много, да и к главному они до сих пор не перешли. Чёртова холодная осень.
Мисаки старался повторять всё, что обычно делал с ним Усаги-сан, - провёл языком по багровой головке, слизывая смазку, совершенно безвкусную, затем неумело, но мягко обхватил губами, полностью вбирая в рот. Он не чувствовал отвращения, только от непонятного страха и волнения в животе словно все внутренности скрутились узлом; он очень сильно нервничал и, хотя он старался не подавать виду, Усаги всё равно знал это, потому что успокаивающе погладил его по голове, легонько взъерошивая тёмно-каштановые прядки. Впрочем, кроме волнения он испытывал и приятные чувства. Собственное возбуждение отошло на второй план, стало вдруг важным только то, как ещё сжать рукой, обласкать языком член Усаги, чтобы его сдавленные, еле слышные стоны стали громкими, сладкими; Мисаки хотел доставить удовольствие Усаги… Мальчик чуть застонал от последней грязной мысли: он хотел, что Усаги кончил ему в рот…
Он вытащил головку изо рта и провёл языком по всему члену Усаги к основанию. Мужчина, наконец, застонал в голос и надавил ладонью на затылок Мисаки, притягивая ближе, заставляя брать член глубже, гораздо глубже, чем мальчик мог. Но Мисаки только зажмурился и пошире открыл рот, не замечая, как по подбородку стекает тоненькая ниточка слюны и смазки… Челюсть болела, шея затекла, но он не замечал и этого, чувствуя только то, что ещё немного - и Усаги выгнется и хрипло застонет, кончая. Он хотел узнать этот момент, когда Усаги окажется на пике удовольствия благодаря Мисаки.
Мисаки понял, что этот момент близок, когда Усаги потянул его за волосы назад, что-то шепча. Но мальчик лишь сердито оттолкнул его ладонь свободной рукой и старательно взял член писателя ещё глубже. Усаги судорожно вдохнул стылый воздух, наполненный осенью и сексом, сквозь сжатые зубы и незнакомым, резким голосом выдавил:
- Хватит, Мисаки… Остановись…
Если бы у Мисаки сейчас не был занят рот, он бы, пожалуй, нашёл в себе силы для флирта в духе «Ты же сам этого хотел, Усаги-сан». Он был неопытен, смущён, но решителен и настойчив; нетрудно было научиться доставлять наслаждение, определив по телу любовника, как ему больше всего нравится. Мисаки, не выпуская член изо рта, в последний раз провёл языком по головке, а затем Усаги-сан со стоном кончил. Рот Мисаки мгновенно наполнился белесой жидкостью; он зажмурился ещё сильнее и проглотил сперму Усаги, но её было так много, что жемчужные капли стекали по подбородку. Мисаки отстранился, тяжело дыша; он был немного в шоке, хотя он и добивался того, что произошло. Когда же исполнилось его тайное грязное желание, он растерялся и теперь не знал, как себя вести после того, что он сделал. Он опустил голову и растерянно моргал, чувствуя тёплую сперму у себя на подбородке и не зная, что с ней делать.
Усаги-сан наклонился и, подхватив его подмышки, поставил на ноги. Всё тело мальчика было словно ватным и слегка дрожало, будто бы это ему только что сделали минет. Он упорно не поднимал головы, чувствуя стыд, страх и странное удовлетворение. Мисаки смог найти себе силы и сделать что-то извращённое и немыслимое, но сил для того, чтобы разобраться с последствиями и жить с мыслями о том, что он сделал, уже нигде не находилось.
- Мисаки… Посмотри на меня, - велел Усаги-сан. В его голосе снова были спокойствие и насмешка – он снова взял контроль в свои руки, вернул себе ответственность за происходящее.
Но Мисаки снова закрыл глаза и покачал головой. Стыд наполнял всё его существо, вытесняя остальные чувства. Б-же, как же он сможет смотреть в глаза Усаги после этого? Для кого-то подобное – пустяк, но не для скромного, болезненно застенчивого мальчика, к тому же японца, которые известные своей сдержанностью и немногословностью в вопросах, касающихся близости людей – как духовной, так и физической…
Больше всего на свете Мисаки сейчас хотелось спрятаться где-нибудь и никогда-никогда-никогда не вспоминать о том, что он сделал, но тут Усаги-сан подцепил пальцами его подбородок и заставил поднять голову.
- Посмотри на меня, - повторил Усаги. Мисаки чувствовал его горячее дыхание на своём лице, но глаза упорно не открывал.
И тогда Усаги его поцеловал.
Зелёные глаза мальчика изумлённо распахнулись, когда Усаги легко и бесстыдно, видимо, не чувствуя никакого отвращения, прижался губами к его губам, покрытым спермой и смазкой. Он возмущённо замычал и попытался отстраниться, - как Усаги может целовать его после такого?! – но писатель настойчиво прижал его спиной к толстому прочному стеклу телефонной будки, вжимаясь к нему всем телом. Воспользовавшись тем, что Мисаки в панике приоткрыл рот, он тут же скользнул внутрь языком.
Усаги облизывал и кусал его губы, проводил языком по кромке зубов, по нёбу, заставляя Мисаки стонать от восторга, беспомощно цепляться за его одежду. Слегка отстранившись, Усаги провёл языком по его подбородку, слизывая свою собственную сперму. Он без всякого смущения медленно потёрся вновь эрегированным пенисом о пах Мисаки, и мальчик не выдержал – выгнувшись, он со стоном кончил и, уставший, тяжело дышащий, ни черта не соображающий, привалился плечом к прочному стеклу, другой рукой крепко держась за Усаги.
- Я к тебе даже не прикоснулся толком, - Усаги высокомерно хмыкнул, придерживая мальчика за талию.
- За… заткнись!.. – с трудом выдохнул Мисаки, пытаясь отдышаться. – Не издевайся н-надо мной!..
- Издевательство – это если бы я не дал тебе кончить, - самодовольно сказал Усаги. Мисаки знал, что это правда, и оттого разозлился ещё сильнее, но не смог придумать ничего в ответ.
- Эй, Мисаки… - негромко и насмешливо позвал Усаги-сан, кладя руку на пах Мисаки и сжимая его член сквозь ткань джинсов. – Продолжим?..
Это был риторический вопрос – Усаги никогда не спрашивал его разрешения. Он легко, в несколько движений, добился того, чтобы член мальчика снова был твёрдым, а Мисаки – умирающим от желания.
- Что т-ты делаешь? – простонал Мисаки, когда Усаги расстегнул его джинсы и стащил их до колен вместе с нижним бельём. – М-мы же не будем заниматься… с-с-се… с-с… этим здесь…
- Мисаки, тебе двадцать один год, а ты до сих пор не можешь произнести вслух слово «секс»? – он мягко рассмеялся и сжал руку на члене мальчика. Мисаки был рад, что наконец-то может почувствовать руку Усаги на своей плоти не через ткань, и потому отреагировал на его насмешку лишь сдавленным стоном.
Он полностью стащил одежду с мальчика, попутно избавив от кроссовок и носков; на белом, светлом, полностью покорном мальчике осталась только рубашка и вязаная тёмно-синяя жилетка. Усаги окинул его голодным взглядом – маленькие пальчики на ногах поджаты от холода, глаза стыдливо опущены, но он действительно больше не сопротивляется, и это говорит больше всяких слов.
- Расслабься, Мисаки, - велит Усаги.
Он приставил к дырочке Мисаки влажные от слюны пальцы. Но этого оказалось недостаточно – один палец вошёл легко, второй же был уже сухим, и Мисаки поморщился от саднящей боли. Тогда Усаги без колебаний опустился на колени…
Мисаки чуть не кончил сразу же, когда почувствовал, как горячий язык Усаги коснулся его ануса. Он громко застонал и закусил губу, не в силах поверить, что это происходит наяву, что такое вообще можно делать.
- Ч-ч-то ты д-делаешь?! Пре… п-прекрати-и, нельзя-я-а-а-а, Усаги-и-и-и…
Но писатель крепко держал изнемогающего от наслаждения мальчика за узкие бёдра и продолжал изучать его языком – дразнящее скользил вокруг входа, целуя и вылизывая тонкую чувствительную кожу, засовывал внутрь мальчика пальцы, снова язык, одновременно лаская другой рукой яички. Мисаки забыл о том, что сюда в любой момент могут прийти и нарушить их уединение, наплевал, что за пределами будки, вне этого закоулка стоят в ожидании, торопятся, болтают и смеются сотни людей, местных и иностранцев, гражданских и полицейских. Мир сузился до непередаваемых, оглушительных ощущений. Пальцы Усаги внутри него давили на простату, заставив Мисаки вцепиться зубами в воротник своей рубашки, чтобы не закричать от восторга; пальцы на мгновение вышли, и их заменил язык – быстро и глубоко скользнул в плотное колечко мышц.
- Усаги-и, умоляю… - Мисаки было наплевать на гордость, на свои обычные принципы, на то, что он всегда сопротивлялся до последнего, даже тогда, когда Усаги был уже внутри него. Но то, что сейчас творил с ним этот извращенец, сводило с ума и заставляло отречься от самого себя. – Я хочу тебя… Усаги!..
Усаги отстранился и поднялся; он был возбуждён всем происходящим, как мальчишка-подросток, даже ноги немного дрожали от нетерпения – так сильно он никогда не желал оказаться внутри прекрасного, тонкого, гибкого, горячего тела своего мальчика. Однако он сумел сохранить контроль – даже тогда, когда начал входить в узкое отверстие, прижимая Мисаки спиной к будке и надёжно удерживая руками под ягодицами. Мисаки тяжело дышал и сладко постанывал, пока член Усаги входил в него. Он крепко обхватил талию писателя ногами и судорожно вцепился пальцами в жёсткую ткань его пальто. Всё его тело горело от желания, каждая мышца была напряжена; то, что делал с ним раньше Усаги или то, что он писал в своих новеллах, действительно было детскими играми по сравнению с тем, что они творили сейчас – занимались сексом в людном месте.
Он дёрнулся и сильнее обхватил ногами тело любовника, когда Усаги вошёл до конца и остановился, чтобы дать Мисаки привыкнуть к вторжению. Однако Мисаки было всё равно, будет ему больно и неудобно или нет – он только хотел, чтобы Усаги начал двигаться в нём.
- У-Уса-аги… - жалобно простонал он, приподняв голову и умоляюще смотря в ярко-голубые глаза писателя. – Пожалуйст-та… Я хочу тебя… Д-давай…
Усаги не заставил себя долго ждать; таких слов Мисаки ещё никогда ему не говорил – очевидно, его нужно было довести до такого вот состояния умопомрачения, чтобы он выдал всё, чего тайно желает. И всё-таки, чтобы не повредить мальчика и немного подразнить, он начал двигаться, но медленно, плавно, заставляя Мисаки просить его ускориться.
- Усаги-сан!.. Ах… хах… ммм… быстрее, У-Усаги-и! – в отчаянии и наслаждении Мисаки бессильно запрокинул голову назад, и Усаги не устоял перед искушением впиться поцелуем в этот соблазнительный, сладкий, стонущий рот.
Толчки становились всё быстрее и глубже, стоны – громче, дыхание – тяжелее, как в лихорадке. Вылизывая рот Мисаки, Усаги краем глаза заметил, что от их горячего дыхания стёкла в будке запотели, да так, что не было видно ничего из того, что творилось внутри или снаружи. Он напряжённо улыбнулся этому и закрыл глаза, чувствуя приближение оргазма – своего и Мисаки.
- Я люблю тебя, Мисаки… - выдохнул он на ухо мальчику, продолжая резко и быстро двигаться в нём.
- Я т-тоже… - быстро и слабо проговорил Мисаки между стонами.
Мисаки с полустоном-полукриком кончил чуть раньше Усаги, но тот излился в горячее нутро мальчика следом за ним через несколько сильных толчков. Они замерли в неудобной теперь позе, уставшие, влюбленные, грязные и счастливые.
Усаги помог мальчику одеться, вернее, одевал его сам полностью, велев Мисаки не вмешиваться в процесс. И полуголый, смущённый, сердитый мальчик, такой очаровательный в своём стыде, невинности и юности, покорно стоял, позволяя Усаги одевать себя. Только вздрагивал и шипел ругательства, когда Усаги с довольной улыбкой нарочно и интимно проводил ладонями по его нежной коже цвета сливок.
Перед тем, как выйти из телефонной будки, крепко прижимая к себе спотыкающегося и раскрасневшегося мальчика и подаренный им букет синих роз, Усаги не удержался от ребячьей выходки и написал на запотевшем стекле: «Усаги + Мисаки = вечная любовь». И, словно в подтверждение их недавней жаркой любви в этом месте, на пыльном полу будки осталось несколько голубых лепестков…
@темы: Акихико/Мисаки, Фанфик, NC-17, PWP
-
-
01.11.2010 в 00:32-
-
01.11.2010 в 00:32Мисаки впал в панику, поняв, что Усаги-сан, чёрт бы его побрал, трахнет его прямо здесь в любом случае
вот тут у меня началась тихая истерика
это нечто))) спасибо! пишите ищо, пожалуйста
-
-
01.11.2010 в 09:19-
-
01.11.2010 в 09:20извращенияидеи ))-
-
12.05.2011 в 15:20-
-
19.09.2022 в 23:01Спасибо за фик! Обожаю эту парочку