[junjou-romantica]

Автор: Гиена
Название: Синдзюку-Нитёмэ
Пейринг: Акихико/Мисаки
Рейтинг: NC-17
Статус: закончен
Жанр: romanse, АУ, PWP
Предупреждение: Изнасилование, секс с несовершеннолетними, принуждение, роман в романе, элементы бдсм, ООС персонажей. В общем, разыгралась фантазия ))
Аннотация: Краткие сведения о географии Японии: Синдзюку – престижный район в Токио (там, кстати, и живёт Акихико с Мисаки), Нитёмэ – квартал для геев и лесбиянок, этакое гетто, мечта яойщика *_* А теперь, собственно, сюжет: Мисаки находит отрывок из книги Усаги и на свою беду читает его.
Disclaimer: Накамуры-сенсей всё Т_Т
Размещение: В любом месте в любой позе. Просто предупредите.

я снова в строю))

«Добро пожаловать на ночные улицы Токио. Если бы я не сказал, что сейчас ночь, то вы сами не смогли бы понять это, ибо мы в самом центре Токио – вот это его вечно пульсирующее, сияющее сердце, тонущее в разноцветных огнях. Дальше улицы, как артерии и вены, расходятся в разные стороны света, прочь от Синдзюку, и только там ночь опускается на город, заливая своими чернилами, как испуганная каракатица, автомобильные фары, фонари, подсветки экранов мобильных телефонов, мигающие рекламы… Разноцветная сутолока понемногу угасает, но настоящий свет – звёздный и лунный – всё равно не разглядеть на небесном полотне.
Здесь так много людей в странной одежде. На них обращают внимание лишь туристы. На ломаном японском, постоянно сверяясь с разговорником, они просят местных остановиться и сфотографироваться. Японцы в безумных нарядах охотно позируют.
Мисаки был одет вполне обычно – чёрные брюки, футболка с Наруто и зеленая куртка. От основной массы японцев он отличался лишь натуральными каштановыми волосами и ярко-зелёными глазами; обычный для всех, для японцев и для туристов, наводнявших улицы Токио, как полчища любопытных крыс. Но он лелеял в тайне от всех, бережно хранил в глубине сердца надежду, что он перестанет быть обычным для одного человека. Какого – он не знает, но надеется встретиться с ним непременно.
Однако его обычность куда-то пропала, он стал для всех особенным, стоило только ему войти в квартал Нитёмэ. Геи и лесбиянки, трансвеститы и любопытные натуралы, которые тащатся от этих извращений – для него не было худшей напасти. Он всего лишь выполняет свою работу. Он хотел сделать всё тихо и быстро и вернуться домой, чтобы как следует выспаться. Завтра суббота, а значит, можно спать до полудня… Не вставать с солнцем, как всегда ощущая, что сердце заполнено лишь наполовину – им самим. Но всё портили воркующие яойщики и смазливые геи, которые подходили к нему, вульгарные, отвратительные, но притягивающие взгляд, сочные, размалёванные, грязные и чистые, на любой вкус. На любой вкус, как конфеты, и такие же разноцветные, сахарно пахнущие. Мисаки в один вдох, хищно, лихорадочно, незаметно для самого себя втягивал ноздрями их сладкий запах, но шарахался от них, краснел и лепетал что-то о том, что его подобные вещи не интересуют.
Наконец, он добрался до назначенного места – самого известного в Токио, да и во всей Японии гей-клуба «Пламенный поцелуй». На чистом тротуаре рядом с входом в клуб выстроилась длинная очередь из мужчин, женщин и других людей, пол которых не поддавался определению. Мисаки, извиняясь на каждом шагу, протиснулся сквозь толпу, одурев от запаха лака для волос и парфюма. К охраннику на входе он выпал из людской массы основательно потрёпанный, тяжело дышащий и раскрасневшийся.
Что следовало ожидать? Охранник преградил ему дорогу – сдвинулся быстро и незаметно для подобной огромной массы.
- Вход только для геев и совершеннолетних, - угрюмо объявил он, здоровенный кореец, судя по габаритам – бывший борец сумо. – А ты – ни тот и ни другой.
- Ано… - жалобно начал Мисаки. – Дело в том, что я курьер!..
Охранник противно ухмыльнулся краешком толстых губ.
- У каждого свои проблемы, - хмыкнул он, но его узкие глаза настороженно заблестели.
Мисаки съёжился и покраснел. Конечно, профессия курьера была, мягко говоря, опасной и непопулярной, но ведь он не нахлебник, он честный служащий!
- Я просто должен доставить посылку директору этого клуба… - робко пробормотал он, опустив глаза. В разговоре с парнем таких размеров своё недовольство лучше держать при себе.
Охранник смерил его подозрительным взглядом, но, помедлив, полез за мобильником во внутренний карман чёрного пиджака.
- Шеф, - буркнул он в трубку. Хотя тон его был мрачным, в интонациях чувствовалось уважение, причём не уважение подчинённого к начальнику, а уважение человека к человеку, кумиру, идеалу. Или просто очень опасному человеку, без всяких преклонений… – Здесь какой-то парень, говорит, что он курьер и должен доставить вам посылку… Да? Хорошо. Конечно… Понял.
Он медленно и лениво засунул телефон обратно.
- Всё правильно, - мрачно подтвердил он. – Тебя ждут… Как только входишь в клуб, поверни направо. Там вход в служебные помещения, тебя пропустят.
С этими словами он довольно вежливо отступил в сторону, пропуская Мисаки.
- Э… спасибо, - робко поблагодарил мальчик и ужом проскользнул мимо тяжёлой туши охранника.
Клуб был похож на внутренности огромного, дрожащего, громыхающего существа. Стены дрожали, во вспышках разноцветных огней можно было увидеть, что они драпированы тёмно-бордовой тканью. Здесь, в холле, было абсолютно пусто и даже немного страшно; свет бесшумно резал темноту на куски. Музыка, голоса и свист доносились из глубины; наверное, это был кишечный тракт, если продолжать ассоциировать клуб с внутренностями непонятного уродливого зверя, противного и похотливого. Мисаки повернул направо, как и сказал охранник, продолжая боязливо оглядываться по сторонам. Что же люди могли находить в таких местах? Неужели они жаждали быть переваренными заживо и потом выплюнутыми обратно в чистый Токио, помятые, ничего не помнящие, беременные, больные, уставшие… Мисаки передёрнул плечами и с мыслями о кровавых, болезненных абортах дошёл до конца коридора. Там его ждала тяжёлая железная дверь и охранник рядом с ней, едва ли отличимый какими-то чертами во внешности от первого. Видимо, ему уже успели сообщить о Мисаки, потому что он пропустил его без лишних слов, так что незадачливому курьеру даже не пришлось расшаркиваться с ним.
Он снова оказался в узком коридоре, только на этот раз по бокам было множество дверей, из-за которых доносились громкие оживлённые голоса. Мисаки сделал несколько робких шагов, слегка пошатываясь от всего увиденного; его сердце стучало так быстро и так громко, что он на мгновение испугался, не станет ли ему вдруг плохо от волнения. Продолжая осторожно и боязливо двигаться вперёд, он думал о том, что точно бросит эту работу. Да, завтра он напишет увольнительную, отработает, как положено, две недели, и найдёт себе другую, более приятную должность. Достаточно с него беготни по грязным закоулкам города, достаточно с него незнакомцев, старательно маскирующих свою внешность… Хватит с него и встреч в глухих подозрительных местах, где любой турист мог убедиться на собственной шкуре о том, что слухи о безопасности Японии – полная брехня. Он натерпелся страху за несколько месяцев работы курьером, но это – последняя капля.
Внезапно одна из дверей распахнулась, и коридор мгновенно наполнился людьми. Мисаки оказался окружённым высокими полуголыми девицами. Крохотные сверкающие юбочки, бикини с трудом удерживают рвущиеся на свободу огромные сочные груди. Каждая дива окружена облаком духов, с любопытством хлопает густо накрашенными ресницами. Резкий запах совершенно разных марок духов смешался в воздухе, окончательно дезориентируя несчастного Мисаки.
Для коротышки-Мисаки девицы были слишком высокие, но он не знал, переживать ему по этому поводу или нет: для того, чтобы разглядеть его в полумраке, девицам пришлось слегка склониться над ним, что выгодно приблизило его к арбузным бюстам. Стучали каблуки, шуршали юбки, ласковые голоса ворковали ему комплименты:
- Какой милый мальчик… Такой кавайный! Ты тоже гей, да? Как это мило, он такой маленький и беленький… Смотрите, какие у него красивые глаза!
Мисаки отчаянно покраснел, когда одна из девиц захотела его потискать и, обхватив его руками, вжала лицом в свою огромную мягкую грудь.
- Пжалста!.. – с трудом выдавил он в пышный бюст, уже начиная считать, что ему не так уж повезло встретиться с ними. – Я здесь по работе! Отпустите меня!
Внезапно сильные руки обхватили его плечи и дёрнули назад, вжимая спиной в другую грудь. Только она была пожёстче, какая-то… силиконовая? Он задрал голову и увидел над собой размалёванное лицо с лукавой соблазняющей улыбочкой. Лицо было очень красивым, только черты, пусть и дышали нежностью и лаской, были всё же какими-то резкими, грубыми и… мужскими?..
- Мне срочно нужно к директору! – в панике завопил Мисаки, пытаясь выбраться из жёсткой хватки трансвестита. К счастью, его захотела отвоевать у переодетого мужчины одна из девиц, чья грудь, кажется, была точно настоящей.
- Вы же слышали, мальчику нужно к директору, отстаньте от него, девочки! – велела она странно высоким голосом. Девушка наклонилась к нему, и её мягкие, украшенные блёстками и цветами волосы скользнули Мисаки на плечо. Они пахли тёплым ветром, несущим лепестки жасмина… Тихонько вдыхая в себя их аромат, он чувствовал себя в безопасности, словно эта девушка была старшей сестрой, защищающей его от хулиганов… Или обнимающей, когда его родители развелись. Он думал: этих рук будет очень сильно не хватать.
Она ловко и ненавязчиво отобрала его у женщин и мужчин, ласково взяла под руку и повела куда-то бесконечными коридорами. Мисаки был слишком ошеломлён для того, чтобы запоминать направление. Перед его глазами всё ещё плясали пятна от ярких сценических костюмов стриптизёрш, которым и снимать-то было почти нечего, а в голове продолжали звучать искренние комплименты, которые ему никто никогда до них не говорил. Краем уха он слышал болтовню девушки и покорно шёл туда, куда она его тащила. Один раз им навстречу попались девушки, на которых не было ничего, кроме кошачьих ушек и хвостика, прикреплённого к усыпанному фальшивыми бриллиантами поясу, и дальше красный как рак Мисаки шёл с закрытыми глазами, полностью полагаясь на свою провожатую.
- Вот мы и пришли! – она сильно сжала его предплечье и заставила остановиться. – Как тебя зовут, мальчик?
- М-Мисаки, - запинаясь от волнения, представился он, наконец открыв глаза. – Судзуки Мисаки… А вас?
- О! – девушка игриво подмигнула ему. Мисаки пытливо обшарил её миловидное лицо взглядом и понял, что девушка не японка, а скорее откуда-то из Европы. – Если ещё раз зайдёшь, спрашивай Сладкого Джека, мой милый!
И, послав ему воздушный поцелуй, девушка… вернее, парень с удивительно натуральной фальшивой грудью, умчался, оставив Мисаки одного.
Мисаки задышал медленно, ровно и глубоко, стараясь успокоить взбудораженный организм. Он мысленно пообещал себе, что больше никогда не будет вспоминать о том, как его тискали женоподобные геи в Нитёмэ; о том, что он вообще был в Нитёмэ, не должна узнать ни одна душа.
Он стоял напротив двери и уже в третий раз читал одну и ту же скромную надпись на табличке: «Кабинет директора». Когда он осмелился постучать, он ожидал увидеть за дверью всё что угодно, хоть съёмку порнографического фильма.
- Войдите, - раздался из-за двери негромкий спокойный голос. По телу почему-то пробежала непонятная дрожь, под ложечкой сладко засосало, но он всё-таки превозмог себя и шагнул внутрь.
Кабинет, к его удивлению, выглядел вполне консервативно и обычно, в отличие от остальной территории извращённого клуба. Всё строго и чёрно-бело, лишь маленькая вольность в виде общей фотографии всех работников клуба – полуголые тела и ослепительные улыбки.
За широким столом из чёрного дерева гордо и вальяжно восседал директор клуба. Мисаки задумчиво на него пялился. Этот мужчина… Высокий, стройный, около тридцати лет. Густые светлые волосы – то ли молочно-белые, то ли светло-серые, как затянутое дымкой лёгких облаков осеннее небо. Даже, пожалуй, будет непонятный серебряный оттенок. Нет, это можно было описать так – белый снег в серой тени.
Чего Мисаки совсем не ожидал, так это то, что у глаз чёткого японского разреза будет такой яркий, голубой цвет…
Мужчина мягко улыбнулся и, к ужасу Мисаки, сказал:
- Пожалуйста, закрой дверь на ключ.
Мисаки повернулся на ватных ногах с таким выражением лица, будто ожидал увидеть за своей спиной изрубленный на куски труп. В замочной скважине торчал ключ, который он послушно повернул на два оборота с неприятным чувством, что сам запирает себя в ловушку.
- Это для того, чтобы никто нам не помешал, - голос мужчины был гладким, полностью лишённым эмоций. – Мои подчинённые временами бывают чересчур навязчивыми…
Ложь, отчётливо пронеслось в голове Мисаки. Ложь, гнусная, заманивающая ложь. Навязчивы с кем угодно, но с таким человеком, как этот мужчина, они обходят его кабинет за километр, на цыпочках.
И всё же вера в людей вытеснила ненужную мысль, заставляющую его нервничать. Мальчик почувствовал облегчение. Это было самое понятное и разумное объяснение, а он подумал не весть Б-г что! Нельзя судить людей по внешнему виду. Этот мужчина выглядит, как равнодушная скала, но он вполне может оказаться мягким и дружелюбным настолько, что подчинённые позволяют себе различные вольности. Например, могут войти в кабинет без стука.
- Вот в-ваша посылка… - Мисаки неловко достал из рюкзака коробку с многочисленными штемпелями и марками. Судя по всему, перед тем, как быть доставленной в Японию, Синдзюку, Нитёмэ, она побывала не в одной стране мира. – И ещё вы должны р-расписаться в получении…
Мужчина мягко принял посылку из дрожащих рук мальчика, но ручку и документы брать не стал.
- Если ты не против, я хотел бы для начала проверить, всё ли в порядке с грузом, - медленно сказал он, вскрывая коробку.
Мисаки сказал, что он, конечно, не против, и что это обычная процедура, пялясь как идиот на руки мужчины. У него были удивительные руки, он даже не мог подобрать слова, чтобы их описать. Просто удивительные, красивые, простые и красивые, очень изящные руки.
Между тем мужчина открыл посылку и начал аккуратно доставать из неё вещи с самым невозмутимым выражением лица. По мере того, как на столе оказывалось всё больше вещей, глаза Мисаки наполнялись смущением, страхом и неверием, а лицо бледнело всё сильнее. Ибо в коробке, которую он доставил владельцу гей-клуба, были… секс-игрушки.
Страпоны, фаллоимитаторы, непонятные шарики на ниточке, целая упаковка презервативов и ароматизированной смазки, меховые наручники, вибраторы. Тщательно сложенная плётка, кольца, слишком большие для пальцев, разноцветные шёлковые ленты. Этот извращенец совершенно не стеснялся столь непотребных вещей! Он легко брал их в руки, разглядывал, что-то бормотал себе под нос, пока Мисаки стоял перед ним, как соляной столп.
Он испытывал странные непонятные чувства. С одной стороны, ему было неприятно, неловко, неуютно… Его мораль отвергала то, что он видел сейчас на офисном столе. На грудь словно легла невидимая тяжесть, как могильная плита, горло тоже сдавило. Ему было так противно от грязных мыслей и образов, случайно слышанных и виденных им однажды; его даже слегка затошнило. Теперь эти образы сложились в единую картину: болезнь, отклонения в психике, гомосексуализм, трансексуализм. Ему было так мерзко, что на мгновение даже захотелось умереть. Но с другой стороны… Он, придя домой, действительно долго бы и бесполезно отмывался от неприятного, гадливого ощущения, если бы перед ним был любой другой человек, а не этот мужчина. В нём было нечто обаятельное, притягательное. И, между тем, хотя Мисаки и видел, что этот мужчина очень высокомерный, богатый, расточительный, извращённый, холодный, равнодушный… Он помимо аристократической холодности видел так же и то, что этот человек может очень сильно любить. Он не знал, как можно было дойти до этой мысли, ведь сейчас этот мужчина сосредоточенно вертел в руках наручники для утех, будто что-то прикидывая. Но он понимал, что его чувство верно. Или, может быть, всё дело было в адском обаянии мужчины, что Мисаки даже не мог возненавидеть его за то, что он разбирал эти вещи у него на глазах, намеренно развращая?..
В этот момент светловолосый мужчина удовлетворённо откинулся на спинку кресла и взглянул на Мисаки. Тот мигом вспыхнул под прицелом холодных изучающих глаз. Лучше бы он так сильно покраснел до того, как этот извращенец на него посмотрел – теперь решит, чего доброго, что он понравился Мисаки!
Хотя… Это версия была не так уж далеко от истины, честно признался себе Мисаки.
- Всё в порядке. Теперь, думаю, мне нужно расписаться?..
Мисаки вздрогнул, очнувшись от своих размышлений, и автоматически протянул ему бланк.
Всё произошло в одно мгновение – мужчина схватил его за руку и дернул на себя; потом как-то ловко развернул безвольного, не успевшего опомниться мальчика… В результате этих ловких манипуляций Мисаки оказался на коленях у старого извращенца!
- Отпустите меня! – Мисаки ещё не пришёл в себя, не сообразил, в чём дело, но его тело среагировало раньше, почуяв серьёзную опасность. – Что вы делаете?!
- Зови меня Акихико, - тихо и спокойно сказал мужчина, легко удерживая его тонкие запястья одной рукой. – А как твоё имя?
- Не всё ли равно?! – зарычал Мисаки, извиваясь в его хватке. – Лучше отпустите, или я буду жаловаться!
- Если скажешь – отпущу, - равнодушно пообещал Акихико.
- Хорошо! – Мисаки перестал вырываться, поверив ему. Мало ли у кого какие странности! Этот человек – директор самого известного гей-клуба в Японии, и он не захочет неприятностей, не станет портить свою и без того скандальную репутацию из-за какого-то мальчишки-курьера. Поэтому он поверил ему. – Я… Я Мисаки.
- Мисаки… - задумчиво повторил Акихико, по-прежнему не выпуская его рук. Наоборот, его пальцы сжались ещё сильнее, до синяков. Несмотря на боль, Мисаки почувствовал и странное, смутное, непонятное, пугающее удовольствие где-то в глубине души, под налётом остальных чувств – страха и обречённости. Удовольствие слышать своё имя, произнесённое этим голосом с такими интонациями, взрослыми, интимными, многообещающими… Но этот тип сразу же всё испортил, вернув к страху ещё и гнев, когда ехидно зачем-то спросил: «Разве это не женское имя?»
- Что вы сказали?! – Мисаки был возмущён подобной наглостью, но она всё равно не смогла пересилить страх, липкий, неприятный страх на грани ужаса. Такое бывает только в ночных кошмарах или же в реальности, но с другими людьми, далёкими людьми, больше похожими на выдуманных персонажей, ведь ни один человек не может сотворить с другим человеком таких ужасных вещей. Мисаки был обездвижен стальными руками; он сидел на коленях сильного, властного, капризного, богатого мужчины, который был уверен в своих деньгах, в себе, в своей безнаказанности, в своём праве подчинять или ломать людей. И Мисаки было очень, очень страшно, но он пока ещё мог контролировать себя, хотя его тело уже начало мелко дрожать от адреналина. Сначала будет адреналин, наркотик в крови, сильными толчками испуганного сердца раздающийся всем органам и конечностям, бесплатная, щедрая панацея; затем придёт ужас, и у него застучат зубы, слёзы выступят на глазах, мышцы сведёт судорогой, и он перестанет сопротивляться, наплевав на свою гордость. Гордость? Ужас перед силой всё побеждал.
Нет, нет, нет, нет, нет. Так не бывает. С кем угодно, только не с ним. Его же оберегают ангелы-хранители, и вообще, такого в жизни не бывает – только выдумки в книгах, в фильмах об изнасиловании. Неужели с ним?.. Сегодня? Прямо сейчас? Неужели Мисаки…
Мальчик с трудом сглотнул. Он всё понял. Он понял, что отпускать его не собираются, но это понимание было где-то на периферии сознания и не давало пока удариться в панику, хотя ужас начинал парализовывать его, как смерть – начиная с ног, медленно, но неуклонно, подбираясь к бёдрам, груди, и единственное, что он мог ещё сделать для своего спасения – это только говорить, просить, умолять. Ведь этого не может быть: он ходил в места более опасные, чем этот извращённый клуб, и с ним ничего не случалось. Там были серьезные и страшные люди, люди, у которых за пазухой были пистолеты и ножи, и мальчик, нелегальный курьер, перевозящий Б-г знает какие вещи, мог пострадать, но каждый раз всё заканчивалось относительно благополучно. Сегодня он встал, приготовил завтрак и с удовольствием съел его, потом почистил зубы и пошёл на работу. И вот сейчас, после таких обыденных и простых вещей, - сейчас его изнасилуют? Мог ли утром он догадаться об этом, могло ли всё произойти иначе?
- Отпустите… пожалуйста… - он не выдержал и всхлипнул, хотя слёз не было. Просто сперло дыхание, да так, что вдох стал похожим на всхлип. Прошедший день молниеносно промчался перед глазами, и он понял ещё и то, что начало этого дня будет его последним приятным воспоминанием. – Вы обещали… И мне больно…
Последние слова – еле слышно. Акихико слегка ослабил хватку и чуть сдвинул руки, заметив, что на светлой коже мальчика остались красные пятна, медленно наливающиеся сливовым цветом.
- Прости, сладкий, - искренне извинился Акихико, и Мисаки слегка двинулся на его коленях, почувствовал слабую надежду, что, может быть, этот высокомерный извращённый богач передумал и собирается отпустить его. Но нет – он разжал пальцы, но тут же снова взял правую руку Мисаки и поднёс её к своим губам.
Мисаки застыл, боясь шевельнуться. Губы у Акихико были очень красивые, полные, мягкие… Они нежно коснулись кожи на запястье мальчика, рядом с крохотной выступающей косточкой, затем слегка приоткрылись, и Мисаки чуть не умер от ужаса, когда широкий розовый язык мужчины облизал наливающийся синяк.
Снова припав влажными от слюны губами к его руке, Акихико посмотрел ему прямо в глаза. В глазах Мисаки была вся зелень лесов, ценных изумрудов, абсента, вереницы зелёного бутылочного стекла. Они были очень, очень, очень зелеными; неестественно зелёный цвет, затягивающий, как зыбучие пески, или, лучше сказать, как болото, не мутно-коричневое, а зелёное, ярко-зелёное, с головой увлекающее в свои глубины. Акихико изумлённо всматривался туда, и кто знал, что он видел помимо глаз мальчика – может, великую тайну, или сплетню про Б-га. Или он увидел самого себя – золотое сердце, свою душу и любовь, чистую, бесконечную любовь, которую он может подарить только одному человеку, а именно тому, в чьи глаза он сейчас заглядывает и видит самого себя.
Отрезвляющий голубой взгляд Акихико с непонятным изумленным недоверием в самой глубине заставил опомниться Мисаки. Он моргнул, разрывая волшебную зелёную связь между ним и Акихико, и снова начал извиваться на коленях мужчины, пытаясь незаметно соскользнуть под его рукой на пол. Но его грубо и довольно болезненно перехватили, крепче вцепившись поперек груди и тяжело придерживая за плечо.
- Куда ты собрался? – промурлыкал Акихико ему на ухо. – Я только начал развлекаться, - и он широко, довольно, без всякого смущения провёл языком по уху Мисаки, заставив того дернуться и застыть с широко раскрытыми глазами.
Он был слишком слаб – невысокий, худой, скромный мальчик, который никогда ни с кем не дрался, никогда не попадал в ситуации вроде той, в которой оказался сейчас. Потому он мог лишь жалобно просить мужчину ничего не делать с ним, но тот оставался глухим к его мольбам.
Акихико расстегнул джинсы мальчика и, легко приподняв его одной рукой, словно тот ничего не весил, стащил штаны до колен вместе с трусами. Мисаки всхлипнул, чувствуя, как горячая капля ползёт вниз по его щеке, и закрыл лицо руками, когда рука Акихико накрыла его полувставший член.
- Надо же, ты уже слегка возбудился, да, Мисаки? – проворковал Акихико, нежно лаская его. Он уже забыл обо всех тайнах, что открылись ему в глазах мальчика, потому что кроме них знал и понимал лишь главное: этот мальчик – его судьба. – Я не могу отпустить тебя в таком состоянии…
Он провёл рукой по всей длине мальчика, погладил головку, заставляя Мисаки жалобно захныкать от удовольствия.
Мисаки понятия не имел, почему его тело так позорно предало его, и, если честно, не хотел этого знать. Причины лежали глубоко в подсознании, возможно, одной из них была его собственная беззащитность, то, что этот человек мог сделать с ним всё, что угодно. Он чувствовал, как постепенно растворяется в странных ощущениях, которые противоречили по значению; то, что он ощущал, пока властная широкая ладонь ласкала его член, заставляя сдерживать томные стоны, было совсем не в его характере. Отвращение смешивалось с возбуждением; желание, чтобы всё это закончилось, было неотделимо от мысли, чтобы эта рука ни за что не останавливалась; ярость и похоть, смущение и злость, ужас и любопытство.
Дыхание давным-давно сбилось, сердце бешено стучало, он был близок к экстазу. Коктейль из совершенно противоположных друг другу чувств превратился в смертельный водоворот, который затянул его в долгий, совершенно кайфовый оргазм. Он кончил в руку незнакомого мужчины, который, скорее всего, собирался принудить к его более опасным вещам, и в полной мере испытал на себе смысл известного изречения: «Всякая тварь грустна после соития». Ему было хорошо, он никогда не испытывал ничего подобного, но после того, как его чувства немного успокоились, он понял, что на самом деле это было мерзко и отвратительно. Мисаки сидел со спущенными штанами на коленях мужчины, чья широкая ладонь была покрыта его спермой… Такое даже во сне не приснится, наверное.
- Ммм… вкусно… - Акихико, к ужасу и ещё большему омерзению Мисаки, с удовольствием слизал белесую жидкость с пальцев. Он снова наклонился к его уху и довольно прошептал, - ты у меня самый сладкий мальчик…
Мисаки нервно облизнулся и открыл рот, снова собираясь требовать свободу, как внезапно почувствовал, что ему в ягодицы упирается что-то твёрдое. Мисаки мгновенно понял, что это, и снова попытался слезть, но его ерзание заставило Акихико ещё крепче вцепиться в него. Мисаки с изумлением услышал над собой слабый выдох, полный удовольствия.
- А теперь, Мисаки… - Акихико сильно провёл по его спине, спускаясь к голым ягодицам. – Устраивайся поудобнее.
Горячим шепотом – в ухо. Руки мягко придержали его, развернули, прижали себе, и Мисаки неожиданно для самого себя оказался крепко вцепившимся в воротник рубашки мужчины, стонущим от уверенных и нежных движений пальцев на его члене, снова возбуждённом. Акихико полностью снял с него брюки, попутно избавив от кроссовок и носков, затем осторожно перекинул его ногу, чтобы мальчик оседлал его колени. Тонкие длинные пальцы ласково провели по ложбинке между ягодицами, успокаивая и возбуждая, затем, к ужасу Мисаки, скользнули к девственной дырочке.
- Нет, пожалуйста, я не хочу… - в панике бормотал Мисаки, тщетно стараясь не всхлипывать от страха. По его лицу непрестанно текли горячие, горькие, унизительныё слёзы паники и отчаяния, полнейшей беспомощности. Он ненавидел себя – за то, что такой маленький, слабый и трусливый, но больше всего – мужчину, Акихико, который был старше, сильнее него, но так жестоко и эгоистично поступал с ним в угоду собственному минутному удовольствию. Впрочем, вряд ли это будет длиться всего одну минуту. Скорее всего, пытка, изнасилование будет длиться долго, нескончаемо долго, растянется для Мисаки в часы и годы, а затем, если он сможет уйти отсюда живым, хотя и оскорблённым, перейдёт в его сознание и оживёт в ночных кошмарах.
Мужчина негромко рассмеялся и возразил:
- Кого ты пытаешься обмануть? Ещё несколько движений - и ты кончишь. Ты же хочешь этого, не так ли? Или хочешь, чтобы я остановился? – движения его руки на члене Мисаки действительно угрожающе замедлились, и Мисаки, хоть и был в ужасе от того, что может произойти дальше, не мог пересилить своё тело и отказаться от удовольствия, которое было так близко и так бесстыдно предлагалось.
- Нет, пожалуйста, не останавливайся, прошу… - униженно простонал он, утыкаясь лицом в грудь мужчины. Его желание было милосердно исполнено; мужчина потёр пальцами головку его члена, и Мисаки не выдержал – снова кончил с криком, запачкав спермой дорогой пиджак Акихико»…



Всё это, мягко говоря, возмущало. Он быстро пробежался взглядом по остальным строкам, и глаза становились у него всё шире: там, оказывается, ситуация заметно ухудшалась – пошли в ход игрушки, до того безобидно лежавшие на столе. По сравнению с тем, что писал Усаги раньше, это действительно было подсудным делом. Судя по отсутствию романтики, это был какой-то извращённый эксперимент, причём эксперимент над ним, Мисаки, и самое главное и обидное – без его согласия. И его нервы не выдержали подобного унизительного испытания.
- АААААА!!! БАКА-УСАГИИИИИ!!! – вместе с рассказом в стопке оказалась и вчерашняя газета, довольна толстая, из хорошей крепкой бумаги, но Мисаки легко, не прилагая никаких усилий, кроме всепоглощающей ярости, разорвал всё это на мелкие кусочки. – Что за порно-рассказ ты опять написал, а?!!
Дверь с такой силой врезалась в стену, что с потолка осыпалось немного штукатурки. Сонный, уставший, мрачный Усаги-сан равнодушно, как на что-то обычное и едва ли стоящее его внимания, смотрел на дьявола на пороге его спальни, едва видный в куче одеял и плюшевых медведей.
- Ты! – Мисаки указал на писателя дрожащим от гнева пальцем. – Ты, ничтожный, тупой, извращённый, дурацкий Усаги-сан!!! Как ты мог написать такое дерьмо?!! Идиот!!! Бакамэ! Я убью тебя!!!
Усаги равнодушно отвернулся, взял с тумбочки пачку сигарет и зажигалку и прикурил; он это с лёгкостью проделал под взбешённым взглядом Мисаки, который дрожал от ярости и, кажется, действительно был способен на убийство. Усаги-сан изящно выдохнул дым и снова погрузился в свои мысли, как будто этот гневный монолог относился вовсе не к нему.
- Ой, ты, идиот! Ты вообще слышал, что я сказал?!! – прорычал Мисаки, медленно приближаясь к Усаги. Любой был бы в ужасе перед ним, но писатель оставался безучастным, что ещё больше раздражало мальчика.
- Слышал ли я? – Усаги задумчиво затянулся, задержал в лёгких дым и выдохнул его вместе с ответом через несколько секунд. Мисаки знал, что он это делает нарочно, хотя по безмятежному виду Усаги и не скажешь. К тому же Усаги за редким исключением всегда делал всё медленно и красиво. – Лучше спроси, кто тебя не слышал. Спроси кого-нибудь с Аляски.
- Так, заткнись, дурак! – Мисаки в данный момент очень жалел, что нии-тян хорошо его воспитал, потому что ему впервые хотелось узнать какие-нибудь ужасные, оскорбительные, грубые слова, такие, что смогли бы задеть толстокожего Усаги, достали бы его даже через безразличие и мечтательную задумчивость, в которые он был погружен. «Дурак» - это не то, кем был Усаги сейчас. Были слова хуже и обиднее, Мисаки их не знал, но понимал, что ими Усаги определённо заслуживает называться. – Ты эгоист! Ты не сдержал слова!!! Ты обещал, что больше не будешь печатать свои тупые порно-рассказы с моим именем!
Усаги снова очень медленно выдохнул. Мисаки с яростью смотрел на него и страстно желал прикончить.
- Я заменил твою фамилию на другую… Такахаси – на Судзуки. Теперь это не ты. Что тебя не устраивает? – Усаги позволил себе проявить какую-то эмоцию – его правая бровь очень красиво изогнулась, выражая недоумение.
- ААА!!!! – Мисаки в священном ужасе перед равнодушием Усаги схватился за голову. – Ты идиот, да?! Ты только притворяешься гением?!! Неужели самому не понятно?! И вообще, ты не находишь, что в этот раз всё слишком извращённо?! – Мисаки вспомнил, что его так взволновало и заставило немного испугаться.
- Что ты имеешь в виду? – спросил писатель и зевнул, вежливо прикрыв рот ладонью.
- В этом твоём извращении Ак… один герой принуждает другого, разве нет?
- А, это?.. – Усаги снова с наслаждением вдохнул сладкий табачный дым. – Ну, я захотел поэкспериментировать. Это просто опыт, а не эротическая фантазия, не бойся.
«Не бойся» - сказав это, Усаги улыбнулся, удовлетворенный тем, что ему удалось вызвать такую бурю эмоций в мальчике. Ему нравилось дразнить Мисаки, лаже если для этого нужно было порядком потрудиться – написать целую книгу.
Писатель медленно поднёс сигарету ко рту, но снова затянуться не успел – в бешенстве Мисаки подскочил к нему и вырвал сигарету у него из пальцев. Он слегка обжёгся кончиком сигареты, но прикосновение к Усаги – мимолётное, едва заметное – обожгло сильнее, потому что оно оставило отпечаток в первую очередь на душе.
- Прекрати это! – потихоньку начиная успокаиваться, приказал Мисаки, с отвращением бросая сигарету в пепельницу в форме панды. Усаги в свойственной ему манере никак не отреагировал на действия Мисаки.
- Объясни мне, - мягко сказал он, пристально глядя на него. В полумраке спальни его голубые глаза влажно блестели и слегка светились, как две маленькие луны, и это было так красиво и странно, что Мисаки машинально облизнул враз пересохшие губы. В комнате, набитой игрушками, вдруг ощутимо повысилась температура.
Не в силах сопротивляться Усаги, Мисаки начал говорить – смущённо и постоянно запинаясь, потому что он никогда себя так не вёл, как сейчас, когда с криками ворвался в спальню Усаги. Он понимал, что не виноват, но ему всё равно было стыдно за своё поведение.
- Это очень плохо – использовать имена и внешность людей без их позволения, - пряча смущение за хмурым выражением лица, говорил мальчик. – Особенно плохо, когда тебе говорят прекратить это делать, а ты всё равно продолжаешь.
- Это не ответ, - Усаги лениво обнял одной рукой Судзуки-сана, потеряв всякий интерес к словам мальчика. – Совсем не убедительно.
- Чёрт, а это и не должно быть убедительным!.. – вспылил Мисаки, до хруста сжимая кулаки. – Просто прекрати, ясно тебе?!!! Ты выдумываешь полную чушь! Я никогда не веду себя так, как в твоих глупых романах! Именно поэтому я хочу, чтобы ты перестал их писать!..
- Хмм?.. – писатель вновь немного оживился, и Мисаки судорожно сглотнул, вдруг почувствовав что-то неладное, непонятное напряжение между ними; по-видимому, это была невидимая для него ловушка, и он попался в неё из-за неосмотрительно произнесённого слова. – Значит, ты уверен, что ведёшь себя не так, как в моих книгах?
- К… - Мисаки глубоко вздохнул и попытался сказать как можно более уверенно и спокойно. - К-конечно, это любому понятно…
Это была неправда: как и тот Судзуки Мисаки, что был героем (или жертвой?) нового короткого рассказа Усаги, реальный, настоящий Мисаки был столь же уязвимым и зависел от настроения писателя. Пожалуй, они оба знали прекрасно, насколько чувствительно тело Мисаки и как быстро оно поддаётся ласкам и приходит к финалу. Он ничего не сможет сделать, если Усаги будет угодно повалить его на кровать и…
- Давай поспорим, - писатель откинул одеяло и лениво потянулся всем своим красивым, мощным, притягательным телом. Мальчик беспомощно стоял перед ним, не в силах отвести взгляда от светлой кожи, по которой скользили томные блики лампы для чтения. Только она тускло освещала всю спальню, да ещё свет из коридора заглядывал внутрь через приоткрытую дверь. – Если ты сможешь сдержаться и не умолять меня… о чём-либо, - он хищно улыбнулся, - то я не буду публиковать новеллу. Если не сможешь… то… я хорошенько повеселюсь с тобой.
- Что?.. – вяло прошептал Мисаки, медленно приходя в себя. – Я не… я не буду участвовать в этом глупом споре!
- Я не спрашивал твоего мнения. Ты либо проиграешь, либо нет.
Сказав это, Усаги бесцеремонно схватил мальчика за руку и рывком потянул на себя. Мисаки со сдавленным ругательством повалился на него, но быстро сориентировался и неловко опёрся руками на кровать, чтобы не прижиматься всем телом к телу Усаги – это было слишком горячо и опасно.
- Это нечестно!.. – закричал он, тщетно пытаясь вырваться – руки писателя крепко держали его за плечи, не давая сделать лишнего движения. – Это нечестно, Усаги!..
Он не был таким уж наивным глупцом, поэтому сразу обо всём догадался. Это было действительно нечестно, не в его пользу – он ни за что не сможет сдержать стоны, ведь руки Усаги такие профессиональные, распутные, как у гетеры, и ни один человек в мире не выдержит его шёпота и его движений. Победа Усаги в этом глупом споре была очевидна; к тому же, видимо, он получит немалое моральное удовольствие, наблюдя за тем, как мальчик кусает губы, стараясь не показать, как ему хорошо и как он жаждет продолжения.
- Отпусти меня, придурок!.. Я сказал, что не хо…
Усаги никогда не выслушивал до конца его жалобные и бессильные просьбы не делать с ним ничего постыдного и уничижительного. В этот раз он тоже не дал ему выговориться, заткнув глубоким французским поцелуем. Затем они перевернулись, и Мисаки, как всегда, оказался на спине, и Усаги медленно, неторопливо, но страстно вылизывал его рот. Это было уже множество раз, но мальчик так и не привык к этому – к тяжести тёплого, сильного тела Усаги-сана на своём собственном. Даже на такой большой кровати вдвоём здесь было тесно, тепло, близко, и он, сгорая от стыда, отворачивался от поцелуев Усаги, извивался всем телом, чтобы его ладони не дотронулись до стратегически важных мест – до впадинки между ключицами, жилки пульса на шее, внутренней стороны бёдер, живота и того, что пониже. Там были его яркие эрогенные зоны, и достаточно было минутной ласки, чтобы он выгнулся и кончил. Впрочем, всё его тело было одной сплошной эрогенной зоной, просто другие части тела нужно было ласкать чуть больше минуты – полторы или две. Но, несмотря на всю незавидность его положения, он сдерживался изо всех сил и – молчал. Усаги слышал только его тяжёлое сбивчивое дыхание, но они оба знали, что скоро спальня огласится стонами и мольбой.
Усаги и наклонился, чтобы провести языком по шее мальчика, затем прошептал ему на ухо:
- Может быть, тебе лучше сдаться сейчас, а, Мисаки? Мы оба знаем, что ты уже на грани. Ты всё равно проиграешь, так почему бы не сдаться раньше?..
- Ни за что!.. – жарко выдохнул Мисаки, отчаянно зажмурившись. Внезапно колено писателя скользнуло между его ног, насильно раздвигая их. – Усаги-сан!..
Дела были – хуже не придумаешь. Усаги уже успел задрать на нём футболку и немного стащить джинсы так, что была видна полоска боксёров; кроме того, острые белые зубы писателя оставили отчётливый след на его шее. Сегодня писатель был особенно грубым и настойчивым, хотя в глубине души Мисаки не мог не признаться себе, что ему нравится подобная жёсткость. Он поймал себя на мысли, мысли гадкой, отвратительной, странной, но возбуждающей: он сопротивляется всегда только потому, что ему нравится, когда его заставляют…
Мисаки сглотнул и повернул голову, чтобы мужчина не смог добраться до его рта. Он пытался абстрагироваться от ощущений своего тела, но ничего не вышло – шёпот Усаги словно проникал под его кожу и распространялся истомой, как змеиный яд растворяется в крови и отравляет её. Он слышал своё громкое тяжёлое дыхание и бешеный стук сердца, и временами через эти звуки доносились насмешки Усаги, его слова, показывающие, как он доволен всем происходящим – своей лёгкой победой и несправедливо заслуженной наградой.
- Уса-ги… - пробормотал Мисаки сквозь зубы. – Я не хочу…
Писатель в притворном раздражении цокнул языком и полез холодными руками в штаны мальчика.
- Маленький лгун. Я должен наказать тебя за твою ложь.
Слова были до того вульгарные в своей банальности, до того пошлые и возбуждающие, что Мисаки не смог придумать ничего в ответ – потому что разум не может победить абсурд. Он лишь издал возмущённый нечленораздельный звук и вскинулся, когда рука Усаги сжала его член.
- Нет, Усаги, прошу!.. Так же нечестно!.. – в панике зашептал Мисаки, блестя в полумраке широко распахнутыми глазами. Он на самом деле не хотел – чувства, которые он испытывал во время секса с Усаги, были такими сильными, что ему каждый раз казалось: вот сейчас он умрёт, потому что испытать такое удовольствие и продолжать жить после этого – слишком большое достижение для человека. Он вздрогнул всем телом и охнул, когда холодные пальцы Усаги оставили в покое его член и легонько погладили чувствительную кожу живота. От всего происходящего у мальчика голова пошла кругом.
- Я справедливый человек, - возразил Усаги. – Я сделаю так, чтобы ты кончил не меньше шести раз, так что мы будем в расчёте…
- Что?! – Мисаки дёрнулся, спасаясь от его рук. – Я не выдержу столько!
- Заодно и проверим, - Усаги расплылся в широкой, довольной, но чертовски опасной улыбке. Он снова наклонился и впился грубым поцелуем в губы Мисаки, заранее пресекая все его возражения. Он облизывал, кусал губы мальчика, шептал неприличные слова ему в рот, и Мисаки жарко стонал и, краснея, податливо и радостно выгибался навстречу его языку, рукам и всему телу, медленно сдаваясь и подчиняясь. Если столь застенчивого мальчика возбудить до крайности, то он, даже не забывая про своё смущение, сделает всё, что ему скажут, хотя для этого и придётся убить немного времени на уговоры.
- Ах… - с губ разгорячённого мальчика сорвался, наконец, долгожданный стон. – У-усаги, я… больше не могу… Пожалуйста…
Он сам не знал, о чём просил или, вернее, о чём умолял. Мысли смешались, язык говорил то, что хотел, и Мисаки перестал контролировать себя. Он просто хотел, чтобы Усаги сделал для него нечто восхитительное и невероятное.
- Почему бы нам не попробовать нечто новое? – вкрадчиво предложил писатель, рассеянно приглаживая свободной рукой свои растрепанные волосы, а другой легко удерживая на месте Мисаки – на всякий случай. – Что-нибудь… из моей новой новеллы, а, Мисаки?
Мальчик слышал слова, но совершенно не вникал в их смысл: в паху было болезненно горячо, всё тело дрожало, как желе, губы влажно блестели от острых поцелуев, волосы разметались, дыхание было тяжёлым, и он был уже готов на всё, что угодно – позор, если учесть, что прелюдия длилась меньше двух минут. Он слабо кивнул головой, полностью доверяясь извращённому Усаги. Ему было уже всё равно, что с ним собираются сделать, лишь бы сделали хоть что-то, и немедленно, прямо сейчас.
- Тогда приступим, - писатель издал лёгкий понимающий смешок и быстро развязал свой галстук – тёмно-зелёный, цвета слизеринцев, цвета хитрости и уловок. Он старался делать всё быстро, чтобы мальчик не успел дать отпор; хотя столь слабое сопротивление было легко сломить, оно могло немного помешать, а писатель уже и сам был почти на пределе. Усаги с невыносимой нежность взял хрупкие ладони Мисаки в свои, широкие и прохладные, как две чаши для воды, склонил к ним свою голову с растрепанными волосами, поцеловал длинные тонкие пальцы… Чтобы затем ловко и оперативно связать небольшие запястья тёмно-зелёной лентой, восхитительно констатирующей со светлой кожей.
- Что?! – не успел мальчик опомниться, как его запястья были привязаны к изголовью кровати. – Какого чё… Какого чёрта, Усаги-сан?!!
- Чем ты недоволен? – Усаги мастерски изобразил искреннее непонимание. – Ты сам согласился, не так ли? К тому же ты застонал и проиграл наш спор.
В глазах Мисаки поселилась паника; он замотал головой и умоляюще посмотрел на Усаги, но тот остался непоколебимым.
- Доверься мне, Мисаки… - Усаги медленно склонился над ним. Его ярко-голубые, как у собаки-хаски, глаза были прямо напротив испуганных глаз мальчика. Удивительно, но спокойствие и твёрдость его взгляда передались и Мисаки. Его тело было по-прежнему напряжено, на лбу выступил холодный пот ужаса перед собственной беспомощностью и неподвижностью, но он всё-таки понимал, что Акихико, который связал и жестоко изнасиловал Судзуки, существует только в книге, и что Усаги пришлось полагаться на собственное воображение, а не знание, чтобы придумать сюжет о насилии.
- Я… я просто… - смущённо пробормотал Мисаки, отводя взгляд в сторону. – Это очень… Я доверяю тебе, но всё-таки это – извращение!..
- Об этом не будет знать никто, кроме нас двоих, - наверное, в прошлой жизни Усаги был колдуном, красивым, как Адонис, брюзгливым, как старик, и ироничным, как Сократ; он не мог не быть колдуном, потому что только странствующие факиры и маги обладали силой очаровывать людей своим голосом. Он не обещал сокровищ и вселенской власти, или мудрости, подобной знанию Б-га; нет, он говорил о доверии только между ними, и это соблазняло Мисаки больше, чем сказки о богатой сладкой жизни королей.
- Д… д-делай, что хочешь, - он сделал тон как можно более равнодушным, потому что не мог согласиться напрямую – чувство стыда уничтожило бы его на месте, превратив в кучку пепла. Куда легче занять нейтральную позицию и не отказать, потому что он действительно хочет опробовать это, но и не согласиться, потому что так он проиграл бы.
Усаги снова хмыкнул; он собирался хорошенько развлечься. Мужчина задрал футболу на мальчике и принялся выводить языком круги вокруг твёрдых сосков. Тело под ним немедленно оживилось – вздрогнуло, застонало, надёжно связанные галстуком руки задёргались, пытаясь освободиться. Мисаки почти задыхался в этих ласках, каждое движение Усаги отдавалось горячей волной внизу живота, и джинсы очень сильно мешали как следует проанализировать свои ощущения, потому что немилосердно жали в паху.
- Усаги… - пролепетал он, мучительно выгибаясь под ним и закусывая губу до крови. Как приятно… как хорошо-о… - Раздень… ме-ня. Жарко-о…
Ему не было так уж жарко, последнее слово он добавил как бы в оправдание своей смущающей просьбы.
- Ох, верно… - Усаги слегка удивленно улыбнулся, но послушно начал снимать штаны с узких мальчишечьих бёдер. – Одежда тебе не нужна. Как насчёт того, чтобы ты ходил голым и в другое время? Ничего, кроме фартука… Как тебе такая идея?
- Н-не говори такие вещи!.. – в ужасе выдохнул мальчик; приоткрыв глаза, он сквозь слёзы видел расплывающийся силуэт в полумраке, но вот Усаги оказался ближе, и мальчик отчётливо увидел перед собой его насмешливые голубые глаза. Он снова зажмурился, вспоминая детские фотографии Усаги и не веря в то, что сейчас происходит. Как маленький мальчик с печальными, наивными и немного задумчивыми, мечтательными глазами цвета васильков мог превратиться в извращенца, в гея, которые предлагает такие бесстыдные вещи? Кто, глядя на фотографии самого Мисаки, где ему восемь или девять лет, мог предположить, что из этого милого дитя вырастет парень, который позволяет делать с собой такое?
Мисаки весь пылал, как при высокой температуре, и действительно чувствовал, что его как будто всего лихорадит. Даже голова кружится… Он охнул и стыдливо свёл ноги, когда Усаги полностью стащил с него джинсы и нижнее бельё.
- Так не пойдёт… - сейчас начиналось всё самое интересное и сложное, и писатель сгорал от нетерпения. – Раздвинь ноги, Мисаки.
Мисаки лежал под ним, полностью доступный и невыносимо желанный, и всё-таки писатель хотел, чтобы мальчик пересилил себя и сделал это сам.
- Что?.. Н-нет, я не бу…
- Раздвинь ноги так широко, чтобы я всё видел, Мисаки, - Усаги не слушал его, а продолжал давать инструкции, и с каждым словом Мисаки краснел всё сильнее и сильнее, представляя, как он будет выглядеть со стороны. В голосе писателя была странная лихорадочность, как будто он одновременно имел в виду и что-то иное – раскрыть свою душу, все свои мысли, всего себя, перестать прятаться и бояться…
- Нет, я н-не могу, это слиш…
- Доверься мне, Мисаки.
Он произнёс его имя, словно заклинание, отпирающее ворота в мир удивительных и прекрасных вещей. Мальчик вздрогнул и крепко зажмурился, понимая, что не может противостоять такому аргументу – собственному имени, произнесённому голосом Усаги с великой любовью и теплотой. Помедлив немного, он опустил ноги и затем медленно развёл их в стороны, полностью открывая жадному взору мужчины член, блестящий от смазки, и маленькую дырочку ануса. Усаги замер, поглощённый представшим ему великолепным зрелищем, затем слепо, на ощупь протянул руку к подушке и достал из-под неё флакончик со смазкой.
- Мисаки, я люблю тебя…
В этих словах была огромная сила; благодарность за то, что Мисаки смог пересилить себя и сделать то, о чём попросил любовник, и также благодарность за то, что он вообще существует на этом свете и тоже любит его. Не так важны были те похотливые действия, что сейчас происходили; не так важны были наслаждение и боль, которые Мисаки испытал, когда Усаги ввёл в него сразу два пальца, покрытых смазкой. Всё это ничего не стоило бы, если бы они не любили друг друга. Секс есть не высшее проявление любви, но самое низменное. Большинство людей просто расходятся, если их партнёр застенчив и закомплексован в постели, потому что они любят не других, а себя, и ищут тех, кто соответствует их сексуальным предпочтениям. Эти двое были такими непохожими, неподходящими друг другу на взгляд стороннего наблюдателя вроде брата Усаги, или его отца, или любого другого человека, который вмешивался зачастую в их отношения; но всё-таки разные музыкальные предпочтения, инакомыслие в вопросах литературы и кино, противоположность в возрасте, статусе, жизненном опыте – всё-таки, несмотря на всё это, они были вместе, потому что их близость перечёркивала всё остальное.
Он вошёл в податливое тело одним резким толчком, затем терпеливо остановился, дожидаясь, пока Мисаки привыкнет к ощущению его члена внутри себя. Мальчик тщетно старался выровнять дыхание и выглядел так соблазнительно с приоткрытым алым ртом, что Усаги не выдержал и поцеловал его, одновременно выходя из Мисаки и снова толкаясь обратно. Он медленно двигался, и каждый раз, когда он погружался в узкий проход между широко расставленных ног связанного мальчика, Мисаки сладко и томно стонал и шептал что-то бессмысленное.
- Нам надо… почаще воплощать мои фантазии в реальность, да, Мисаки? – сумел выдохнуть Усаги в перерывах между толчками, медленными и глубоким.
- Пошёл к… чёрту!.. – взвыл Мисаки, краснея ещё сильнее и отворачивая лицо. Видимо, он вспомнил всё, что написал Усаги, - а это были вещи более извращённые, чем простое связывание рук. – Никогда… ни за что в жизни!..
- Ты всегда так говоришь, - Усаги улыбнулся и закинул ноги Мисаки себе на плечи, и от этой позы проникновение стало ещё глубже, а ощущения – острее и головокружительнее.
Взбудораженные перепалкой и борьбой, они быстро приближались к пику своего экстаза. Усаги начал гладить чувствительный член мальчика в такт своим толчкам, и спустя несколько минут они лежали рядом друг с другом, тяжело дыша после оглушительного оргазма.
- Ммм… - беззащитно простонал Мисаки, вяло пытаясь освободить руки. – Усаги-сан, развяжи меня…
- Нет.
- Ха? – Мисаки был уверен, что всё закончилось, потому что был совершенно вымотан и опустошён. Кроме того, уютная нега медленно усыпляла его, поэтому он был удивлён резким отказом писателя. – Почему это?
Усаги перевернулся на бок и смерил раскинувшегося на постели мальчика похотливым взглядом.
- Разве я не обещал тебе, что ты кончишь не меньше шести раз? – вкрадчиво спросил мужчина и рассмеялся, увидев ошеломлённое выражение лица своего юного любовника. – Готовься, потому что я не собираюсь отпускать тебя до самого утра.
- Что? Не может быть! Развяжи меня, садист! Извращенец! Педик!
Мужчина снова навалился на него, припадая к его губам и проникая языком в его рот, и Мисаки вопреки своему сопротивлению ощутил, как низ живота снова наливается теплом, а в груди сердце сладко ёкает от предчувствия, что это будет лучшая ночь в его жизни.